Это снова ты - Алекс Хилл

потому что не видел и не знал о его существовании. Дима подходит вплотную к зеркалу и опускается на ледяной пол. Вглядывается в свое отражение, склонив голову, и пока даже не представляет, что должен сделать. Не знает, как все исправить, но то, что он нашел это место, уже меняет привычный ход вещей.

– Дим, я верю в тебя. Всегда буду верить, – обессиленно бормочет Ксюша. – Я не стану гадать, как ты это сделаешь, скоро ли, с чьей-то помощью или без, с нами или с кем-то еще. Ты сможешь, Дим, точно сможешь. Это моя мечта, самая большая и важная. Я буду восхищаться тобой, буду ставить в пример. Любить и гордиться. И однажды даже согласна приехать на твою свадьбу или на любое другое торжество, чтобы увидеть тебя счастливым. Не для своего успокоения, а для того, чтобы порадоваться за тебя и полюбить еще сильнее. Мне все равно, как это произойдет. Это случится, потому что я знаю тебя, потому что ты всегда исполнял мои мечты. И даже если ты думаешь, что уже прыгнул, то… ты взлетишь, Зимин. Взлетишь, если сам захочешь, решишь и разрешишь себе, а мы поймаем, как только скажешь, как только попросишь. Обещаю тебе. Я обещаю, – шепчет она и прижимается губами к его шее. Это не поцелуй и не укус – нечто среднее. Чувственная печать под каждым ее словом.

Морева роняет отяжелевшие руки и отступает. Она сделала все, что собиралась, но Дима ее притягивает и заключает в объятия. Его ресницы влажные, легкие печет, а ладони и ступни покалывает от призрачных осколков. Наполовину он все еще там – в своем разрушенном зазеркалье, сидит перед одиноким зеркалом.

«Я скоро вернусь», – говорит он малышу в отражении и поднимается. Тот вздрагивает и пятится, обхватывая себя руками.

«Нет! Не вернешься! Ты меня бросишь! Снова!» – верещит он.

«Больше нет. Обещаю. Подожди еще немного».

«Обещаешь?» – недоверчиво переспрашивает малыш.

«Обещаю, – повторяет Дима. – Теперь я знаю, где тебя искать».

Через мгновение Зимин возвращается в реальность, где его ждет Ксюша. Малышка Морева, от которой он не ожидал ничего подобного.

– Я люблю тебя, – говорит Дима и, ощутив полный контроль над телом, обнимает ее еще крепче.

– И я тебя, – выдыхает она.

Оба знают, что это не то признание, после которого жизнь волшебным образом преображается. Это проклятое заклинание и еще одно обещание перед неизбежным прощанием. Постараться. Попробовать снова все исправить. Верить. Надеяться. Мечтать и исполнять мечты. Жить. Последнее – самое важное. Не имитировать жизнь, а действительно жить.

– Держись, – просит Дима и поднимает Ксюшу на руки.

Она скрещивает ноги у него за спиной, а он несет ее в ванную комнату, забирается в душевую кабину и тут же включает воду. Прохладные капли летят на головы, впитываются в ткань халата, струятся по коже.

– Ксю, я пока не могу исполнить твою самую большую мечту, но… – Зимин осторожно ставит Мореву на ноги и берет в ладони ее лицо, поглаживая щеки подушечками больших пальцев. – Представим, что это дождь.

– Это дождь, – без капли сомнений шепчет она и тянется к его губам.

* * *

Жарко. Есть ощущение, что кто-то забыл закрыть дверь в преисподнюю. Краснодар встречает уже привычными пробками, папа тихонько бурчит, вцепившись в руль, а мама дремлет на переднем сиденье. Я завидую ей, ведь не спала прошлой ночью. Была слишком занята подсчетом родинок на теле Зимина и пыталась откусить такой большой кусок счастливого пирога, какой только смогла в себя вместить, ведь теперь все что остается – ждать. Не возвращения Димы ко мне, нет. Мы и вместе-то не были, не за что цепляться. Я буду ждать его исцеления и хороших новостей. А еще молиться, чтобы все сложилось именно так, как лучше для него.

Наконец-то добираемся до дома, но времени на то, чтобы прийти в себя и поваляться под кондиционером, немного. Денис атакует мой телефон с самого утра, и я могу его понять, но это не значит, что буду жалеть. Наверное, если смотреть отстраненно, я виновата куда больше, чем он. Пора признать вину и понести наказание. Не могу сказать, что готова, но и отступать не намерена. Расставание – маленькая смерть, потеря, но умереть в жизни какого-то человека – не то же самое, что умереть по-настоящему. И лучше уж потерять кого-то или позволить ему потерять тебя, чем потеряться вовсе. Лучше для всех, и для себя в первую очередь. Не понимать, кто ты и чего на самом деле хочешь, где болит, а где чешется. Не знать своих чувств, прикрывая их ложными и выгодными для других. Закрывать глаза на желанное будущее и смотреть в ту сторону, куда указывает чужой палец. Это ужасно.

Переодеваюсь, наношу солнцезащитный крем на лицо и шею, наскоро собираю волосы в хвост и натягиваю на голову кепку. Как удивительно просто быть не улучшенной версией себя, а совершенно обычной рядом с теми, чье мнение тебя ни капли не интересует. Собираюсь стремительно покинуть квартиру и отправляю Дэну сообщение, что скоро буду на месте встречи, но у двери меня застает оклик матери:

– Ксюшенька, а ты куда? – Она выглядывает из кухни. – Обед почти готов.

– Я не голодна, мам.

– Милая, на тебе лица нет…

– Оно на месте, – жестче отзываюсь я, – просто не накрашено.

– Я не об этом. Что-то случилось?

– Пока нет, но мне нужно идти.

– Ксюша! – взволнованно вскрикивает она. – В чем дело? Куда ты собралась?

– Мам, давай не сейчас. У меня сегодня другая битва, силы нужны для нее.

– О чем ты говоришь?

От глубокого вдоха расширяются легкие. Я не хочу быть жестокой, не хочу вести себя как истеричный ребенок, который вопит, чтобы на него обратили внимание и поддались капризам. Спокойно выдыхаю и смотрю матери прямо в глаза, ощутив, как нити, закрепленные на моих руках и ногах, точно на кукле-марионетке, натягиваются:

– Мам, послушай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты проявляешь заботу. Знаю, что волнуешься, потому что любишь. А еще знаю, что я уже достаточно взрослая, чтобы не докладывать тебе о каждом своем шаге. И если мы не хотим, а я очень этого не хочу, чтобы наши отношения непоправимо испортились, тебе стоит ослабить хватку. Не заставляй меня хранить от тебя секреты. Чем больше ты хочешь знать, тем меньше мне хочется рассказывать.

– Но я только… я-я-я… – растерянно произносит мама.

– Мы поговорим с тобой вечером. Ладно? – продолжаю все тем же ровным тоном. – Мне, как никогда, будет нужна материнская поддержка, а сейчас мне пора идти. Это