Тата - Валери Перрен

завеса, паника разрывает грудь, потом я на несколько секунд отключаюсь, а придя в себя, вижу лицо Поля. Он даже не успел испугаться.

– И часто ты так реагируешь?

– Теперь да.

– Что это?

– Не знаю. Скорее всего, переизбыток эмоций, – отвечаю я, постаравшись, чтобы голос звучал беззаботно.

Я встаю и сразу понимаю, что ничего – спасибо, добрый боженька! – не сломала, хотя болит везде. Делаю несколько шагов по маленькой гостиной. Открываю чемодан, чтобы пересчитать кассеты. Вроде все на месте. Хорошо, что я взяла их с собой во Флюме. Встречаюсь взглядом с Полем – он смотрит на меня… странно. Все ясно.

– Думаешь, я жду ребенка?

Он ужасно краснеет.

– Энцефалограмма моей любовной жизни – прямая линия. Уже много столетий.

Мы молча обходим дом.

Кажется, ничего не исчезло. В чемодане с моей одеждой не рылись, я бы заметила. В ванной и на кухне все тоже на своих местах. Вряд ли Судковски покусился бы на два стаканчика из-под горчицы и четыре упаковки долипрана[47]. Я проверяю спальню Колетт, ее одежду в шкафу. В комнате со стиральной машиной он не тронул ни коллекцию вырезок о футбольном клубе Гёньона, ни похоронные таблички.

– Коробка с фотографиями!

Я судорожно ищу ее повсюду, уверенная, что она должна лежать рядом с коллекцией.

– Что за коробка, Аньес?

– Розовая… Обувная, в розовой бумаге. Колетт хранила в ней мои фотографии. С рождения.

Я оцепенела от мысли, что монстр украл снимки.

– Он пришел сюда в поисках Бланш… Зачем ему твои фото?

Поль участливо берет меня за руку.

– Он из числа одержимых… Такие ни перед чем не останавливаются. Его мозг не генерирует логических построений.

– Но на черта они ему сдались? И как он узнал последний адрес Колетт?

– Следил за тобой.

Часть вторая

1

ХАННА РУБЕН

Сценарий Аньес Дюген Септамбр

Сцена 1

Лион, 1942. Большая буржуазная квартира. Паркетные полы, лепнина на потолке. В просторную парадную столовую через большие окна вливается свет июльского дня. Немецкие офицеры двигают черный рояль на колесиках, громко кричат, обливаются потом и кажутся одновременно возбужденными, нервными, торопливыми. Некоторые снимают со стен картины, другие пакуют посуду, две серебряные менажницы в футлярах, девятисвечник, который иудеи зажигают на Хануку, две лампы Галле, зеркало.

Примечание: дать крупным планом фотографии членов семьи. Родителей, двух детей, младенца.

Сцена 2

Спальня. Крупным планом – мужские пальцы, роющиеся в ящиках, человек громко хохочет, вытаскивает женское белье, помаду и пудру фирмы Caron. Этот план должен напоминать сцену изнасилования. Другие эсэсовцы обнаруживают тайник в шкафу с двойным дном, находят драгоценности (уточнить с реквизиторами), серебряные украшения, в том числе детский медальон с выгравированным на нем именем Ханна.

Сцена 3

Тот же дом. Общий внешний план. Переход на нижний этаж, к семье Гравуэн. В тот же момент двухмесячную крошку Ханну – только ее не забрали немцы вместе с родителями, в отличие от брата и сестры, – укачивает на руках старая женщина. Она тихо напевает:

Незаметно вы проскользнули в мою жизнь,

Незаметно поселились в моем сердце,

Я нашла в вас больше, чем подругу,

Лучше, чем сестру, мы стали гармонией,

Мощным аккордом[48].

Рядом с ней Элеонора Гравуэн, женщина лет тридцати – красивая, испуганная, – прислушивается к шагам офицеров над головой, снимает браслетик с именем Ханна с запястья спящей девочки и меняет его на другой, на котором написано «Марта».

Наплыв камеры.

1952

Десятью годами позже на руке девочки два браслета – «Ханна» и «Марта». Элеоноре, которая молилась в предыдущей сцене, сорок лет, старая женщина, певшая колыбельную, лежит мертвая, при свете свечей. Вокруг ее смертного ложа собралось много людей, в том числе Ханна со скрипкой в руках.

Она начинает играть – очень тихо, только для бабушки, мелодию песни. Ханна горюет, но играет мастерски.

Наплыв.

1962

Ханне двадцать, браслеты никуда не делись, она замерла перед великолепным тортом. Три ее подруги-сверстницы и два молодых человека играют для нее на скрипках «С днем рождения тебя!». Элеонора и приемный отец Ханны, Бенджамен, стоят рядом с дочерью. Элеонора говорит:

– Загадай желание, дорогая.

Ханна закрывает глаза и задувает свечи. Все аплодируют. Красивая девушка, солнечная и застенчивая шатенка с косами, очень взволнована.

Ханна: Любимые мои родители, дорогие друзья! Двадцать лет назад война украла у меня других родителей, брата и сестру. Я сдерживаюсь и потому говорю «украла» – их отняли, чтобы убить. Благодаря маме у меня сохранилось несколько фотографий (она смотрит в глаза Элеоноре), и я иногда мечтаю о них. Они приходят ко мне во сне, говорят со мной, смотрят на меня оттуда, где находятся, как будто хотят поддержать, успокоить. Я сегодня не могу не думать о них, о том, что им, в отличие от меня, не улыбнулась удача. Им не выпал шанс жить, ниспосланная свыше семья не любит и не защищает их. Папа, мама, я никогда не говорила и не думала о вас как о приемных родителях, только как о… еще одних. Если бы биологическая мать не поручила меня другой матери накануне ареста, я бы сегодня не праздновала свое двадцатилетие. Я всегда буду любить мою дорогую бабушку. (Она поднимает руку и показывает окружающим запястье.) Я благодарна Марте, вырвавшей Ханну из когтей антисемитского безумия. Я ношу браслеты, чтобы помнить. А теперь – давайте праздновать! Я поднимаю бокал за тех, кого люблю и всегда буду любить. Здоровье моих консерваторских друзей, и да будет жизнь прекрасна!

Все аплодируют, кричат хором: «Счастливого дня рождения!» Молодые музыканты играют на скрипках веселый зажигательный вальс.

8 ноября 2010

Звонит мой телефон, это Льес, и я отвечаю:

– Привет, дружище, как ты?

– Что-то голос у тебя странный. Чем занимаешься?

– Перечитываю свои заметки.

– Ясно… Какие, позволь поинтересоваться?

– Я начала писать сценарий об истории моей матери.

– Вот это да! Чертовски хорошая новость!

– Это всего лишь заметки, не проект.

– Жаль.

– Вся эта история, которую я сегодня проживаю, вызвала желание рассказать о пути Ханны Рубен.

– Я не знал ее имени.

– Единственная выжившая. Ханну спрятала католическая семья, которая потом удочерила ее… Семья Рубен не вернулась из концлагеря.

– Вам известно, что с ними стало?

– Мы знаем номер эшелона, которым их везли в Освенцим. Мою бабушку, моего дедушку, мою тетю и моего дядю сожгли в лагерных печах.

– Ты никогда не рассказывала…

– Мама об этом не