Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

В вагонах было шумно и оживленно, то и дело звучали шутки. Многие уже принялись за еду, запивая ее крепким кофе.

Тойво оказался в одном вагоне с Юккой Ялоненом, и теперь он с нескрываемым любопытством вслушивался в разговоры.

Юкка вышел в тамбур покурить. Вечером на станции, когда он перед отправкой в спешке носился по перрону, он опять ощутил в груди знакомую острую боль. Теперь боль стихла, и Юкка, немного отдохнув, снова чувствовал себя бодрым.

С некоторым волнением и в то же время с гордостью Юкка думал, какие замечательные люди едут с ним. Богатырями их не назовешь, зато в выдержке они никому не уступят. Нелегкий труд на заводах и верфях, в порту и на стройках закалил их, приучил к порядку. Это не какие-нибудь голодранцы, а крепкие заводские парни, трудовой народ — душа и костяк Красной гвардии.

С такими людьми можно смело пойти и в бой, и в разведку. Юкка, конечно, понимал, что у них не было достаточной военной подготовки, и поэтому в.-глубине души немного побаивался, каким окажется их первое боевое крещение. К тому же все они были неважно одеты, обуты и снаряжены, да и война — это тебе не маршировка во дворе Рабочего дома и не парад на стадионе. Теперь условия будут иные. Утопая в снегу, придется идти под огнем противника. В первом же бою будут потери — первые рапы, первые жертвы.

Чувство локтя — хорошее дело, но на одном этом далеко не уедешь. «Сердце и разум не все постигнут сразу», — вспомнилось Юкке замысловатое любимое выражение старого Анстэна. Вот если бы тот же Карпакко Аукусти знал о социал-демократии еще что-нибудь, кроме нехитрой истины — бей буржуя по морде да покрепче, — то наверняка и он действовал бы иной раз осмотрительнее, обдуманнее. А таких, как Карпакко, много в его отряде.

И еще Юкка побаивался, как-то рабочие отнесутся к командирам. Они ведь не любят, когда над ними командуют. Они привыкли противиться господам со всеми их приказами. К рабочим нужен особый подход. Иной раз стоит попросить их о чем-нибудь запросто, по-товарищески, так эти же люди в лепешку разобьются, но все сделают и выполнят.

Обо всем об этом и размышлял Юкка Ялонен, стоя один на площадке вагона.

Глаза Ялонена уже давно привыкли к темноте, и Юкка увидел, как железнодорожная насыпь свернула вправо, и поезд потянулся по ней темной змейкой. Пышущая паровозная топка бросала на снег красный отсвет, а из трубы время от времени вырывался столб дыма и танцующих искр. Ветер тотчас же подхватывал их и торопливо, словно пряча, рассеивал вдоль дороги, по низкорослым кустам.

Еще вчера все эти люди, ехавшие сейчас в поезде, спали у себя дома. У каждого были свои дела, заботы, кто-то любил повозиться вечером с ребятишками. Теперь поезд мчал их все дальше от дома и от семьи. Некоторые дремали под мерный стук колес, другим не спалось. Сегодня в поезде, завтра неизвестно где. И он, кузнец Ялонен, в ответе за всех и. за все. «Только бы не оплошать, а то рабочий народ судит строго, ему лишь попади на язычок». От всех этих тревожных мыслей Юкке было не до сна.

Тойво тоже не спал, лежа на верхней полке. Сначала он пытался смотреть в окно, но там были видны только снежные поля да темный лес. Иногда по пути мелькали деревеньки или одинокие хутора. Когда ему надоело смотреть в окно, он снова стал прислушиваться к хвастливой трепотне весельчаков-пулеметчиков Фингеруса и Кярияйнена.

Тойво видел, как они выступали иногда на вечерах в Рабочем доме со своими шутками, весь смысл которых сводился к тому, что высокий, грузный Аки Фингерус и маленький, но шустрый Кярияйнен затевали борьбу при таких до смешного неравных силах. Фингерус (нарочно топтался на месте, как медведь, а Кярияйнен то и дело нападал на него сзади, барабаня кулаками по. мягкому месту. Пока Фингерус тяжело и медленно поворачивался лицом к противнику, Кярияйнен проскакивал у него промеж ног и снова колотил его кулаками по широкой спине. Во время этой «схватки» Фингерус держался очень серьезно. Ловкий Кярияйнен обычно выходил из борьбы победителем. Зрители всегда встречали их дружным смехом.

Тойво принялся осторожно вытаскивать из-под рубахи газеты. Бумага предательски шуршала, хотя он и старался действовать очень тихо.

— Что ты там шуршишь? — спросил Кярияйнен.

— Да вот хочу вытащить газеты, — тихо раздалось в ответ.

— Какие к черту газеты?

— А мать обернула меня газетами... Чтобы теплее было.

— Так ты что же, решил почитать в темноте?

— Не-е... я их просто вынимаю.

— Да почитай немного, сделай одолжение, — поддержал товарища Фингерус. — Глядишь и мы узнали бы, что новенького в мире.

— Новости мои староваты, — отозвался Тойво, стараясь поддержать шутку.

Кто-то рядом с Тойво, за стенкой, тяжело кряхтел на жесткой полке, кто-то похрапывал в конце вагона, а кто-то громко вздыхал, ворочаясь и устраиваясь поудобней... И только Фингерус с другом, казалось, чувствовали себя отлично и продолжали перекидываться шуточками. Фингерус хвастался, что покрыл чешуей пойманного леща крышу своего дома, да еще и на соседский сарай хватило. Кярияйнен на секунду задумался, как бы похлеще ответить Аки.

Карпакко не любил этой пустой болтовни. Он встал, подошел к окну и некоторое время вглядывался в темноту. Потом что-то неопределенно хмыкнул и вышел в тамбур.

Юкка все еще стоял там, наедине со своими думами. Он сразу же обернулся на звук открываемой двери.

— Ты чего на сквозняке торчишь? Недолго и простудиться, — заворчал на него Аукусти.

— Да просто так. Не спится что-то.

Карпакко закурил и, глубоко затянувшись несколько раз, хрипло закашлялся.

Когда Ялонен и Карпакко вернулись в вагон, там было уже тихо. Тойво тоже решил поспать. Он снял ботинки и подложил под голову котомку.

— Ты опять там возишься? — раздался голос Кярияйнена. — Вшей небось давишь?

— Нет у меня этого добра.

— А кто тебя знает...

— Ну что, ребята, не спится? — дружески спросил Юкка, укладываясь на боковую полку.

— Да разве можно всем спать. На войне всегда кто-то должен быть та часах. Сейчас наша очередь, — шутливо пояснил Фингерус.

Тойво старался уснуть, но вдруг нахлынули, мысли о доме... Он находился уже в том возрасте, когда у человека сами собой рождаются раздумья о чем-то хорошем в жизни, надежды и ожидания. Слишком тяжела