В перспективе - Элизабет Джейн Говард

его любовь к Имоджен: он подумал, что сделал это открытие последним.

– Я действительно считаю, что так и есть. – Она достала еще сигарету. – Знаю, я веду себя грубо. – Она отмахнулась от его коробки спичек своей серебряной зажигалкой. – О нет, я не намерена лукавить и называть себя прямолинейной. Я просто груба. Но я понять не могу, почему, если она вам хоть сколько-нибудь дорога, вы выбрали именно Имоджен на эту роль в своей жизни. Есть десятки женщин, которым, несомненно, было бы жуть как весело играть ее – почему не одну из них?

– А почему вы думаете, что Имоджен нуждается в защите гораздо больше, чем кто-либо еще? С чего вдруг она настолько уязвима?

Айрис помолчала, глядя поверх его плеча в большое окно.

– Наверное, потому, что кроме изумительной внешности у нее есть сердце, – наконец ответила она, – для других людей, а не просто стандартный набор эгоистичных реакций, как у нас, большинства.

Он подался к ней с живостью, но, прежде чем успел ответить, оба услышали шаги Имоджен, и он отстранился.

Войдя в комнату, Имоджен заметила финал этого движения, ощутила повисшее в воздухе напряжение, которое ему предшествовало, и заметила:

– У вас такой вид… такой значительный, как на стоп-кадре из фильма, от которого захватывает дух. О чем это вы говорили?

– О меньшинствах, – сказала Айрис. Она коротко улыбнулась и встала, стряхивая пепел со своей юбки из темно-синей тафты.

– Тогда понятно. Им не позавидуешь – или вы считаете, что им это по душе? В художественной школе считалось пошлостью не принадлежать к какому-нибудь меньшинству: все в них входили. – Все слушали молча, и она продолжала: – Миссис Грин сама мелет соль! Просто удивительно, сколько прибавляется хлопот с готовкой, если делать все как полагается, правда?

– Увы, если следить, чтобы все было как полагается, в любом деле хлопот становится больше. Мне пора, а то опоздаю.

Флеминг подал голос:

– Поймать вам такси?

– Спасибо, стоянка отсюда в двух шагах. Дойду сама.

Имоджен отлучилась на кухню, Айрис направилась к двери.

– До свидания, – вдруг сказал Флеминг, и, когда она обернулась, Имоджен окликнула ее:

– Ты сегодня поздно? Ключи взяла?

– Взяла, конечно. Нет, сегодня я вернусь пораньше. – Она все еще смотрела на Флеминга. – До свидания, – негромко добавила она и вышла.

Все время, пока он наблюдал, как она накрывает на стол со старанием и сосредоточенностью, которые, как он теперь понимал, были связаны у нее исключительно с ним, он отчаянно старался придумать, как бы поменьше ранить ее: что упустить, как расставить акценты, стоит ли подкрепить сказанное вереницей полуправд, или же ей будет легче услышать всю правду.

За ужином он заставил ее разговориться, а тем временем яркие и безумные видения возникали перед его мысленным взором и взрывались за секунду до того, как становились блистательными… видения о том, как он увозит ее с собой, куда-нибудь, куда угодно, этой же ночью; как сбрасывает сухую, причиняющую боль шкурку прежней жизни, как начинает с ней, начинает заново, как больше никогда не дотащится в поскрипывающем такси вверх по крутому склону холма к своему дому, не помедлит, вставляя ключ в замок, который не всегда открывается с первой попытки, не взглянет машинально влево, на столик эбенового дерева, проверяя, нет ли там писем, которые у него никогда не было желания читать, как поднимается по лестнице с ее острым углом и входит в гостиную, где мебель всегда на одних и тех же местах, и она всегда там – лежит, сидит, неизменно в одной из знакомых поз… нет нужды в предисловиях, в словах; просто никогда-никогда больше не возвращаться туда, разом лишиться всех воспоминаний о том, как он совершал все эти действия…

Он попросил Имоджен рассказать все, что ей известно об Айрис: не думал, что она заметит, что на самом деле он не слушает. Глядя на нее, он представлял, что с ней будет, если он скажет: «Мы уедем вместе». – «Сейчас?» – «Сейчас. Только сначала доужинаем, разумеется». Колебаться она не станет: просто исполнится сияющей уверенности, что они смогут уехать и начать новую жизнь. Он прежде делал так, она не делала, так что она будет всецело уверена.

– …Когда мы доужинаем.

– Что?

– О, милый, ты меня вообще не слушал! Вся моя светская беседа пропала даром.

– Я правда слушал с огромным удовольствием.

– Ну и что я сказала про Айрис?.. Вот видишь!

– Что она однажды была в кого-то влюблена, – нерешительно начал он, потом вспомнил Айрис и сымпровизировал: – Но он ушел к кому-то помоложе и покрасивее.

– А вот и не помоложе. Точно такого же возраста – к такой же во всем, только выглядела она привлекательнее. Я очень нудная? Ты же спросил, а то я не стала бы рассказывать.

– Да, спросил. Нет, не то: что ты говорила про «доужинаем»?

– Я думала, можно было бы включить проигрыватель – как полагается, у меня это получается отлично, и тогда никому из нас не понадобится говорить.

– После ужина, – с горечью выговорил он, – вероятно, я захочу поговорить.

– После ужина – это прямо сейчас, – подсказала она.

– Правда? – Он взглянул на свою тарелку.

– Ты же не хочешь есть, – ласково объяснила она, забирая у него еду. – Ведь правда же, Конрад, ты не просто устал. В чем все-таки дело?

Они дружно пересели на неудобный диван с прямой спинкой, устроились каждый в своем углу, почти лицом друг к другу. Едва он заговорил, она вскинула руку – как будто, думал он потом, уже знала и хотела сохранить их последнюю минуту, – но она снова опустила руку, и он не остановился, подчинившись этому мимолетному инстинктивному жесту.

В конечном итоге он сообщил обо всем довольно просто. Что он не в состоянии поддерживать нынешнее положение – ни для себя, ни для нее, ни для его жены; что, следовательно, ему предстоит расстаться с одной из них; что жена нуждается в нем и что о ней ему надлежит думать в первую очередь, по этим причинам он должен расстаться с ней, с Имоджен, навсегда – «и больше с тобой не видеться».

Как бы медленно и мягко он ни произносил эти слова, по скорости и силе воздействия они были подобны пуле, думал он, когда спустя краткое время увидел, как ее лицо сначала увядает, а потом на нем застывает подобие отваги.

– Я не рассчитываю, что ты мне поверишь, но точно знаю: если я уйду, в конечном итоге так будет лучше для тебя. В конечном итоге так будет лучше, – повторил он, пытаясь дотянуться до нее, но она