Нино и её призраки - Анна Аркадьевна Теплицкая

— Да? Расскажи.

— Ну что рассказывать, куча любовниц, внебрачные дети, грязь, дома не появляется тоже. Только твой муж работает, а Гела с Тамази развлекаются. Тем более, извини, конечно, но ты сама рассказала мне про любовника, грузин бы за такое убил тебя.

— Алексей Александрович тоже убил бы, если бы знал.

— Твой муж — сотрудник спецслужб, неужели ты думаешь, что он ничего не знает? Сколько ты встречаешься с этим мужчиной?

— Почти четыре года.

Я не смотрела матери в глаза, я смотрела на ее руки — красные, стертые от уборки и мытья посуды. — Дурочка, ей-богу, — всплеснула она ими.

— Мам, да Алексею дела нет ни до чего, кроме работы! Я тебе и говорю!

— Есть такая пословица: если ты изменяешь мужу и думаешь, что он об этом не знает, — значит, он изменяет сам. Разрушите семью, дети. Ты играешь с огнем, Нин. Твой любовник хотя бы хороший человек?

— Нет, мам, в том-то и дело. Он дерьмо еще то.

Она поставила турку на огонь и закрыла глаза. Думала или колдовала. Я внимательно наблюдала за тем, как мама готовит кофе, — у нее это получалось еще лучше, чем у меня.

— Зачем, Нино?

— Я не понимаю, что может быть интересного в жизни тридцатилетней замужней женщины.

— Карьера.

Люди здесь ничего не ищут: ни денег, ни любви.

Не представляю, как тут жить.

— В жизни безработной замужней женщины.

— Звучит печально, но у тебя двое детей.

— Это неинтересно.

Она сняла турку с огня в самый последний момент. Иногда мне хотелось, чтобы она его прозевала, и тогда бы я торжествующе ухмыльнулась. Но такого никогда не происходило.

— Так сделай так, чтобы было интересно. Веселиться с кем-то в постели может любая потаскуха, а ты попробуй получить удовольствие, помогая детям с уроками.

Я скорчила недовольную физиономию.

— Тебе надо меняться.

— Что значит — меняться? Это когда ты подругому начинаешь реагировать на вещи, не так, как раньше? Только разве это всегда прогресс? Разве это хорошо? Вот, мам, представь: ты проснулась в воскресенье в двенадцать дня, а твой муж, с которым ты договаривалась провести выходные вместе — свалил. Оставил на столе продукты, которые купил на рынке — мол, ты должна быть счастлива их разобрать, — и на работу. Срочное совещание, допустим. И однажды, вместо того чтобы звонить ему и истерить в трубку, ты понимаешь, что теперь тебе все равно. Все. Ты привыкла. И идешь разбирать продукты. Это называют «помудрела».

— Нин, у тебя нервное истощение и алкоголизм.

Тебе нужно к психотерапевту.

— Я хожу к психотерапевту, не волнуйся.

— Я не волнуюсь, ты уже взрослая девочка. Но иногда я жалею, что у меня только один ребенок.

Глава 41

– Моя мать невозможная, ей на меня плевать, — пожаловалась я своему врачу. Я слышала, что психологи любят обсуждать родителей, и понимала почему: на этих ужасных людей легче всего скинуть все проблемы, да и небезосновательно. Мне хотелось встретить хоть каплю понимания в ничего не выражающих глазах Николая Васильевича. Бесполезно. Он выглядел усталым.

— Судя по тому, что вы рассказали, наоборот — не плевать, — флегматично сказал он.

— Да ей нравится, что она вся из себя успешная, а я алкоголичка со стажем и проблемами.

— Вы считаете мать успешной?

— Она встретила Тамази, это мой отец, совсем молоденькой, родила ребенка, работала в свое удовольствие, писала кандидатскую диссертацию, выглядит отлично: крепкие сибирские корни напитывают ее. И в Питере ей не так опостыло, как мне.

— Как насчет ее семейной жизни?

— Ну непростая, конечно… Мой отец — человек со сложным характером.

— И дочь — алкоголичка со стажем?

Я расширила зрачки:

— О-о-о, Николай Васильевич, вы что, смеетесь надо мной?

— Немного, — он склонил голову, его губы сложились в подобие усмешки. — Обиделись?

Я помотала головой:

— Ничуть.

— Родители — это важно, но вы сами — еще важнее. То есть она молодец, но и вы молодец тоже.

— В чем именно?

— Я пока не понял.

У старичка вредное настроение, пускай, мне до этого нет дела, лишь бы выполнял свою работу.

— Может быть, поищем воспоминание о том, как я встретила Ника?

Его и это не заинтересовало.

— Ника пока оставим в будущем. Я не приверженец этого, но было бы интересно проработать теорию, что проблемы с вашими мужчинами вызваны первыми травмирующими отношениями.

— С Гелой? — я поперхнулась. — Почему они травмирующие?

— Насколько я понял, он лет на тридцать старше вас.

— Поменьше.

— Давайте залезем туда поглубже. Вы думаете, что Гела использовал ваше тело?

— Да, наверное.

— Он вас любил?

— Я не знаю.

— Он говорил вам о своих чувствах?

— Мне кажется, что нет. По крайней мере напрямую — не было такого.

— А вы любили?

— Я? Скорее всего. Мне же было семнадцать лет.

— Он похож на вашего отца?

— Какая банальщина, Николай Васильевич.

— Иногда некоторые вещи банальны до безобразия, — вздохнул он. — Вы сказали, ваш отец часто отсутствовал. Может быть, лишь представим, Гела был тем человеком, кто оказался рядом?

— Нет. Их обоих не было дома, в каком бы доме я ни находилась. С одним из них я просто спала.

— Тогда такая гипотеза: слишком яркая доминирующая фигура вашего первого мужчины, жесткого и своевольного, подавила вашу способность любить, из-за этого вы привыкли самовыражаться через секс. Вы не имели права голоса в первых отношениях, вот и подавляете мужчин в настоящем.

Почему-то все подобные суждения, на первый взгляд даже кажущиеся логичными, из уст психолога звучат полноценной хренью. Я тут же сообщила Николаю Васильевичу, о чем думаю.

— Хреееень, — пропела я.

— Неважно, что вы декларируете. Приступим. Поза удобная, взгляд фиксируется на мне, смотрите на меня, Нино. Вспомните состояние, когда вы засыпаете. Дайте ваши руки и закройте глаза. Слушайте.

Он бормотал под нос, но я сосредоточилась на движениях: длинными тягучими пассами он погладил мои плечи и шею, взял мои руки и