Дождь в Токио - Ясмин Шакарами

– чудо. Настоящие чудеса созданы для таких времён.

Приподнимаюсь на цыпочках… Но он отрывается от моих губ и целует шею. Ошеломлённо хватаюсь за плечи Кентаро, вдыхая дурманящий запах его волос. Внутри вспыхивает желание – невероятно прекрасное и невероятно мучительное.

– Что ты делаешь, додзикко? – вдруг спрашивает он, смущённо замерев.

– А? – вижу собственные руки, которыми собиралась развязать пояс на его юка-те. – Я… Эм…

– Хочешь сделать это прямо на лестнице? Перед окном? – сверкает глазами он.

Лицо пылает огнём.

– Я не хотела…

– Не хотела сорвать с меня одежду? А выглядело всё именно так, – на его губах играет опасная улыбка.

– Это вышло случайно! – защищаюсь я.

– Ты хотела увидеть меня голым ещё в онсэне.

Возмущённо отвожу взгляд:

– Вот ещё, мечтай! Скорее этого хотел ты!

Наклонившись, он хрипло шепчет:

– Можем поехать в отель любви.

– Не начинай! – шиплю я.

Запрокинув голову, он громко хохочет.

Скрещиваю руки на груди, невольно усмехаясь.

– Я тоже хочу этого, додзикко. Очень, – он смотрит мягко и проникновенно. – Но сперва я докажу тебе, что прелюдии не переоценены.

– ПРЕКРАТИ НАДО МНОЙ НАСМЕХАТЬСЯ, ТЫ…

Он целует меня и, смеясь, убегает.

До перекрёстка Сибуя я добираюсь к половине второго ночи. Очень боюсь перебудить весь дом, заявившись к якудза в столь поздний час. Но есть и другая причина, по которой я решила навестить перекрёсток – жажда увидеть это особенное место. Здесь всё началось. Здесь я впервые почувствовала себя не чужачкой – гайдзин – а той, кто после долгих поисков наконец-то обрела дом.

Знаменитый перекрёсток тёмен и заброшен. Улицы сильно пострадали, повсюду валяются разбитые автомобили и обломки зданий. Иду по пешеходному переходу в странном потрясении. Ни в одном уголке мира отсутствие звуков, света и людей не выглядит так же нереально, как на перекрёстке Сибуя.

Я отчётливо помню, как переходила пёстрый, шумный, мигающий перекрёсток вместе с Аей, Рио, Момо, Хироки и Мотоки, и ту глубокую радость, которую тогда испытала.

Рио. В памяти вспыхивают её слова: «Приходи сюда, если кого-нибудь ищешь. Приходи сюда, если хочешь, чтобы тебя нашли. Все дороги сходятся на перекрёстке Сибуя – таков закон природы Токио».

Разум отчаянно отказывается признавать, что жизнерадостная девчонка-ниндзя мертва. Это всё временно, просто кошмар, и совсем скоро я проснусь. Возможно ли вообще когда-нибудь осознать, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не увидишь человека? Что это не временное отсутствие, а недостижимость, которую нельзя исправить или отметить. Наверное, нет. Сердце всегда будет желать возвращения любимого человека. Невозможно представить себе смерть, поэтому близкий продолжает жить внутри нас, а мы вечно его ждём.

Но однажды ожидание станет легче, тоска – нежнее. И мы осторожно напомним сердцу, что даже во мраке найдётся место любви.

Статуя Хатико: глаза у меня наполняются слезами. Вокруг акита-ину – тысячи записок с именами погибших во время землетрясения. Возлюбленных, чьё возвращение всегда будут ждать в этом месте, символизирующем вечную преданность. Среди имён горят оплывшие горячие свечи.

Выключив фонарик, я созерцаю представшую картину: трогательную, прекрасную и ужасно печальную.

Тихо всхлипывая, снимаю рюкзак и кланяюсь статуе. Между лап лежат бумага, карандаши, свечи и зажигалка.

– Я никогда вас не забуду, – шепчу я, кладя рядом с Хатико собственную записку.

Майя.

Рио.

Вдруг взгляд цепляется за одно имя… И меня обдаёт могильным холодом.

Кентаро Кава…

– Н-нет, – выдавливаю из себя я. Сердце норовит проломить рёбра. – Нет! Нет! Нет!

Крики тонут в тишине, пропитывая её чистейшим ужасом.

На четвереньках бросаюсь к бумажке, тускло мерцающей в свете свечи.

– Пожалуйста, нет, нет… – всхлипываю я, отскребая застывший воск от бумаги.

Кентаро Кавами.

Я забываю, как дышать. Меня трясёт, трясёт так сильно, что челюсть сводит судорога.

«Кентаро Кавами», – читаю я снова и снова, пока иероглифы не расплываются из-за капающих на записку слёз.

Несмотря на огромное облегчение, продолжаю рыдать. Четыре символа чуть не отобрали у меня Кентаро. И тогда я, несомненно, разбилась бы, будто стакан, попавший под молоток.

С трудом встав, приклеиваю стикер ПАТИНКО ЛАВ на пьедестал статуи. Глажу Хатико и тихо прошу:

– Пожалуйста… Пожалуйста, помоги найти его.

Сижу на ступеньках магазина Акамуры, погружённая в беспокойную дремоту. Дверь неожиданно открывается с заунывным пением.

– Розовая Шляпа, сейчас глубокая ночь! – хрипит Таску, от испуга роняя сигарету изо рта.

Зевнув, бормочу:

– П-прости, не хотела будить вас так рано.

– Что стряслось? – тревожится он. – Ая в порядке?

– Не переживай, – слабо улыбаюсь я. – Она дома в кровати.

– Прекрасно, – Таску поднимает сигарету и закуривает. – Ты тайком сбежала из дома?

– Не могу ещё раз подвергнуть Аю опасности, – киваю я.

– Как она?

– Не очень.

Он со вздохом садится рядом.

– А сама-то? Как себя чувствуешь?

– До сих пор не верю в случившееся, – тихо признаюсь я. – Так хочу, чтобы землетрясение не произошло. Хочу, чтобы Рио ожила, а Кентаро… оказался здесь, со мной.

– Нам всем этого хотелось бы. Однако необычные времена рождают необычных людей. Это землетрясение, каким ужасным бы оно ни было – наша судьба. Теперь у нас появилась возможность получить силу, доступную лишь немногим. Поверь, Розовая Шляпа, благодаря этому испытанию ты сильно выросла.

– С-спасибо, Таску-сан, – лепечу я, очень тронутая.

С сигаретой в руках, он смотрит в темноту.

– Всё готово. Возьмём три машины: мой спорткар и два «Ленд Крузера». Ямамото привлёк нескольких человек. Путь в Асакусу неблизкий, никто не знает, что творится на улицах. Повезёт – прорвёмся.

– А ты потерял кого-нибудь из-за землетрясения? – осторожно интересуюсь я.

На мгновение Таску перестаёт дышать.

– Да, дядю и тётю. Маленький двоюродный брат тяжело ранен и лежит в реанимации, – он кашляет, борясь со слезами. – Да… И мой лучший друг пропал.

В Японии так не принято, но я всё равно крепко сжимаю руку Таску.

– Мы отыщем Кентаро, обещаю.

– Бродить по улицам Токио ночью опасно, – наконец, замечает Таску, смущённо прочистив горло. – В следующий раз позвони кому-нибудь из нас – поняла?

– Поняла.

– Но она была не одна.

Я испуганно вскрикиваю, когда из ниоткуда возникает Акамура.

– Спятил, старик? – возмущается Таску. – Сколько раз тебе говорили не подкрадываться?!

В магазинчике сердито лает собака.

– Круто, из-за тебя придётся снова убирать за Помпомом!

Бородатый реликт дарит нам беззубую улыбку.

– Пойдём внутрь и немного поспим перед дорогой, – мрачно предлагает якудза, помогая мне подняться на ноги. – Ты тоже идёшь, Ака…

Проследив за его взглядом, удивлённо ахаю. Старика и след простыл.

В половину восьмого утра Помпом запрыгивает на диван Честерфилд и будит меня настойчивыми собачьими поцелуями. Потягиваясь, зеваю… и королевский пудель облизывает мне рот. Отплёвываясь, сажусь прямо и ругаю Помпома:

– Помпом,