Белград - Надя Алексеева

вы понимаете, это скорее вознаграждение за работу в таком историческом месте. Тысяч двадцать динар, думаю, сможем.

Аня перевела в рубли. Пятнадцать тысяч.

– Сто пятьдесят евро?

– Девушка, я же вас не заставляю. Извините, у меня дел полно.

Администратор вновь застучала каблуками по лестнице в зал.

– А что здесь будет? – спросила ее сверху Аня.

– Выставку готовим. Нам девяносто лет. У вас под рукой проспекты.

И правда, на мраморных перилах, куда облокотилась Аня, лежали брошюры о юбилее Русского дома в Белграде: «Уже 90 лет мы помогаем русским эмигрантам в самых непростых ситуациях, становясь…». Аккуратно положила проспект на место.

В холле обернулась на пейзаж – на нем фасад Русского дома был весь в снегу, как и крыши припаркованных машин. Снег написан округло, завитками, словно баранья шерсть, и такие же кучерявые облака развешаны по небу. «Раз в десять лет замерзает Дунай», – вспомнились слова того серба. Когда вышла на крыльцо, двое в кубанках снова курили.

В автобусе Ане по плечу постучал контролер. Протянула ему транспортную карточку, тот долго ей что-то втолковывал по-сербски, потом, продираясь сквозь толпу, провел к валидатору. Приложил карточку, списалось 80 динар. Аня поморщилась. Скоро и на этой карте денег не останется. Контролер пикнул ее карту еще и на своем аппарате, Аня вытянула шею посмотреть, сколько еще взяли штрафа, – и тут двери автобуса открылись возле менячницы. Выхватив свою карту у контролера, Аня ринулась в проем, – но дверь сомкнула черные резиновые окантовки и не пустила: придавила ей палец и захлопнулась совсем. Контролер, поймав ее взгляд, пожал плечами.

Сойдя у «Югославии», Аня села под козырьком остановки, окруженная старыми рекламами. Приложила палец к металлической скамейке; он остывал, боль уходила. Черно-белый билборд с ребенком, которому нужен был донор крови, заменили цветным, веселеньким, о распродаже.

Аня обернулась на «Югославию», достала из сумки завалявшуюся помаду, накрасила губы, распустила, сняв резинку, темные волосы по плечам, взбила попышнее. Прошла в гостиницу, потом через холл, насквозь.

На ресепшен казино сегодня была только брюнетка. Узнав, что Аня пришла играть, и паспорт при ней, заулыбалась, и даже тот древесный охранник слегка ей поклонился.

Аня поменяла пятьдесят евро на динары и фишки, рассчитывая неделю готовить на оставшийся полтинник, если сварит суп и несколько гарниров. Из этих поварских мыслей ее выдернул перезвон висюлек на шторке, за которой был зал с игровыми автоматами. За ними сидели какие-то студенты, аппараты сигналили и курлыкали, вываливая на экраны разносортицу фруктов. Раздавалось «Сра́нье!» и другой созвучный русскому мат.

Невозмутимые официанты разносили бокалы с напитками. Подошли к Ане – оказалось, пить можно бесплатно, пока играешь. Взяла бокал красного, но, принюхавшись, уловила забродившую кислинку – и теперь не знала, куда приткнуть вино, чтобы освободить руки. Пушистый ковер под ногами был в старательно затертых пятнах.

На втором этаже, куда вела винтовая лестница, музыка долбила, а ковры стали еще толще. По столам мелькали лиловые и серебристые лучи световой установки.

Две немки, сидящие за покером, были так невозмутимы, будто просто пили чай. Дряблые шеи, дерзкие стрижки, добротная одежда, минимум косметики – те самые европейские пенсионеры, которые «могут себе позволить». У них было по бокалу с коньяком на донышке. Они ждали кого-то для компании. Аня прошла мимо: так и не освоила ни одной карточной игры.

Белые рубашки крупье в этом свете казались неоновыми, а черные галстуки-бабочки вовсе терялись. Аня стояла и смотрела, как крутится рулетка и падает шарик, неоновый, в тон рубашкам. Рулетка была черно-красная с белыми числами вразнобой, и только ноль, зеро, написан белым по зеленому. На шершавом сукне стола делали ставки. Тут же пестрели стопки фишек. Аня, пристроив свой нетронутый бокал на край, щелкала кругляшами в руке, уже начавшей потеть.

Официант, подошедший с напитками, спросил, что ей предложить. Она, перекрикивая музыку, объяснила, что не знает, как ставить. Отвечал по-русски, почти чисто, едва путая ударения: ставь на черное или красное, или на дюжины; выбирай вертикальные и горизонтальные строки на полотне; угадывай сразу два, а то и четыре числа, просто разместив фишку на черте между ними… И еще штук пять разных комбинаций.

– По́няла? – спросил парень.

– Нет.

– Ставь на любое число. Всё, меня зо́вут.

На полотне – тридцать шесть чисел и зеро. Ошибиться можно только один раз.

Вспомнилась библиотекарша с этим ее «нам тут никто не нужен». Потом несчастный «Дядя Ваня», которого могли сократить и сыграть в Малом, без Ольги Книппер.

– Мы отдохнем, – пробормотала Аня.

– Мо́лим? Поставите Ваше опкладе, – сказал крупье, щёки которого подсвечивал неон рубашки; его черная бабочка была крупнее официантских.

Аня, перегнувшись, поставила все фишки стопкой на 26 черное. У нее ведь тоже «премьера».

Застрекотала рулетка. Аня отвернулась. Задержала дыхание. Казалось, выдохни она – и шарик сдует в никуда.

В ушибленном пальце, под ногтем, дергало и саднило.

На нее пахну́ло коньяком, кругом захлопали, потрепали ее за локоть. Дряблые брыли немок теперь колыхались с обеих сторон.

Она выиграла.

Крупье придвинул к ней несколько высоких стопок с пестрыми фишками. Тридцать пять к одному, в пересчете на евро можно забрать тысячу восемьсот. Возле нее снова оказался тот парень с бокалами.

– Ставь по́ново, – проговорил он. – Я тут три месяца – никто по числу не выигрывал.

Крупье, лицо которого Аня никак не могла запомнить, слегка повел бровью; официант продолжал настаивать. Бабочка на его шее становилась мохнатой, трепетала крылышками. За звенящими занавесками Ане кивала, подначивала брюнетка с ресепшена. От подноса с напитками тянуло сырой, взрытой землей.

Аня сгребла фишки, придвинутые крупье, ссы-пала их в сумку и заторопилась туда, где позвякивали занавески. Брюнетка ушла, решив, что Аня застрянет. Нет.

– Мы отдохнем, мы отдохнем, дядя Ваня, – бормотала Аня себе под нос.

Она только что выиграла себе месяц жизни без работы. Без необходимости работать.

Мара была в «Джерри» завсегдатаем. Цены тут вдвое против обычных ресторанов города. Белые скатерти, приглушенный свет, в нишах выставлены бутылки раритетов вроде лафита урожая 1978-го. Атмосфера роскоши. Уже в третий раз за день Аня оказалась в месте, совсем для нее не подходящем.

– А тебе идет красная помада… Только вот зубы чуть-чуть. Вытри.

Пока Аня скребла по эмали салфеткой, Мара заказала им обеим тар-тар с вином:

– Дороговато, но я такой вкусный тар-тар и в Москве не ела.

После казино тут было тихо, приятно. Никто Аню не торопил, не подначивал. И вино, хоть и из сербской винодельни, было пряным, отдавало шоколадом и изюмом. Стоило – как годовой абонемент в библиотеку, который еще утром Аня