Прощай, Анна К. - Лера Манович

– Нет! – взвизгнул засранец. – Я хочу забрать его с собой!

– Пусть оставит, – сказал мистер Томас-педагог. – Это его добыча.

Хорошенькая добыча. Выволок бедного паука из собственного дома. Я курила и мечтала, чтобы огромная рука поймала маленького засранца и тоже засадила в банку.

Мистер Томас говорит, что я неадекватно воспринимаю его сына. На равных. А ведь я взрослый человек. И должна быть снисходительна к подросткам.

На днях мы смотрели фильм «Что гложет Гилберта Грейпа». Вот там офигенный парень, которого играет Депп, терпит все от своего слабоумного братца, которого, к слову сказать, абсолютно гениально играет Ди Каприо. Я его даже не узнала сначала. Мистер Томас посматривал на меня во время фильма. Типа учись. Когда в конце фильма Джонни Депп спалил отеческий дом вместе с помершей матерью, я сказала:

– Видишь, у всякого терпения есть предел.

Мне бы, конечно, хотелось быть такой же доброй, как Джонни Депп в этом фильме. Но гораздо больше мне бы просто хотелось такого парня, как Депп в этом фильме. Пожилой интроверт и его долбанутый сынок не лучшая компания для девушки в самом расцвете сил. Разумеется, я не сказала этого вслух.

Днем приходили приятели засранца. Такие же тупые, но еще более нахальные. Дети еврейских эмигрантов. Они шарились в нашем холодильнике и валялись с едой на диванах в нашей гостиной. Некоторые из них оставались в доме, даже когда маленький засранец уходил на рыбалку, и тем самым лишали нас с мистером Томасом всякой возможности провести время с пользой. Я была совсем не против устроить еврейским засранцам такое шоу, чтобы они сами пулей вылетели из дома. Но мистер Томас сказал, что тут, в Америке, делать этого нельзя. Как будто он был способен на такое в какой-то другой стране.

Так что чужие засранцы продолжали жрать мороженое и чипсы и ронять мусор на пол.

Cекса не было, вечерних лекций мистера Томаса о литературе, хоть они и сводились к тому, что всех современных авторов надо сжечь, тоже не было. Обливаясь липким потом, я терла пол и считала дни до нашего отъезда. Отличные каникулы, ничего не скажешь.

Лучшим временем было утро. Тихо, нежарко, все спят. Я брала кофе, сигареты и выходила к озеру. Озеро здорово выглядело по утрам, но на самом деле оно не так уж и прекрасно. Когда-то на его месте была угольная шахта. Потом ее засыпали щебнем и залили водой. Вода бурая и непрозрачная, плавать не очень-то приятно. Так и думаешь, что сейчас кто-то тяпнет за ногу. Многие вещи в Америке выглядят гораздо лучше, чем оказывается на деле. Я даже рада, что плохо знаю язык.

Поэтому местные с их разговорчиками кажутся мне умнее. А ведь стоит прислушаться к этим беловолосым старикам, и окажется, что они обсуждают какие-нибудь скидки на памперсы от недержания.

Я даже написала пару стихотворений, но не решилась показать их мистеру Томасу, потому что там содержалось много узнаваемых эмоций про засранца, про нас и даже про бородавки мистера Томаса. Мистер Томас как-то сказал, что женская поэзия – это бесконечный носок, который каждая баба-поэтесса вяжет с разной степенью ловкости всю свою жизнь. Если стихи перестают быть носком, то они либо гениальны, либо безумны. Мои были безумны.

Иногда вместо того, чтобы писать стихи, я разглядывала несчастного паука. Он сидел в банке на столике у пристани, подальше от дома. Маленький засранец накидал ему какого-то говна и мух, видимо, ему хотелось довезти паука до дома живым, чтоб показать своей железной мамаше. Паук ничего не ел. Он сидел смирно и с достоинством шевелился, когда трясли банку. Я подумала про Гитлера. Вот так какой-нибудь нацистский засранец умертвляет кого-нибудь ни за что, а другие смотрят и помалкивают, потому что просто неохота связываться.

Пару раз я открывала крышку, чтобы отпустить паука. Но потом вспоминала фотки укушенных людей из Интернета, и это меня останавливало. К тому же засранец точно закатил бы истерику, а мистер Томас защищал бы его и снова говорил про традиции, которые разрушают бабы.

А потом я застукала мистера Томаса с этой толстухой. Офигеть просто. В очередной раз к нам приперлись гости, эмигрантские мамаши с их препротивными детьми. Мы с мистером Томасом только-только потрахались, и я осталась в комнате наверху, а мистер Томас пошел встречать гостей. Я задремала, а когда проснулась, в доме было подозрительно тихо. Я вышла из спальни и увидела сквозь стекла мистера Томаса и толстуху. Они курили на веранде и о чем-то тихо разговаривали. Потом толстуха погладила мистера Томаса по его красивому бакенбарду. И – твою мать – поцеловала его! И он ничего. Потом слегка повернул голову и увидел меня. Я не знала, что делать, и помахала ему рукой.

Когда я спустилась, они продолжали преспокойненько сидеть там же, где сидели.

– А где остальные? – спросила я.

– Ушли купаться на озеро.

– А вы?

– А мы уже пожилые люди, – сияя, сказала толстуха.

– Вас не раздражает, когда в постели кто-то кашляет? – спросила я.

– Дорогая, в моей постели уже сто лет никто не кашлял, – хохотнула толстуха.

В принципе, она была ничего.

– Вон там пирожки, они еще горячие, – сказала толстуха.

– Мне не нравится, когда еще горячие, – сказала я. – А вы с мистером Томасом давно знакомы?

– Лет тридцать, – сказала толстуха.

– Он когда-нибудь вырывал рыбам глаза?

– Что?!

– Пойду на озеро.

Засранец с другими засранцами резвился на плоту.

Паук в закупоренной банке плавился на солнце. Я принесла его домой и вытрясла посреди кухни. Паук был не очень жив. Я подтолкнула его щеткой для подметания, и он медленно отполз в угол.

Мы с мистером Томасом жили на втором этаже, поэтому вероятность, что паук укусит засранца, была гораздо больше. Кстати, засранец не заметил пропажи банки.

Вечером перед сном я ждала, что мистер Томас поговорит со мной. Но он молчал как рыба и деликатно отворачивался, когда кашлял. И это меня почему-то раздражало.

– Знаешь, – сказала я. – Перед поездкой я все думала, как это – жить на озере с как будто мужем и как будто сыном. Это как другая жизнь. И вот теперь я знаю, как это.

– И как тебе? – спросил мистер Томас.

– Не очень, – сказала я. – Не то чтобы мне не нравилась эта жизнь. Скорее, я в ней себе не нравлюсь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не знаю. Что ты хотел сказать, когда поцеловал эту свою подруженцию?

Мистер Томас помолчал, обдумывая ответ.

– Я сделал это из