Развилки - Владимир Александрович Дараган

не глядя на меня. — Не станет она это есть. А может ты специально ее в больницу отправил, чтобы в ее доме хозяйничать?

Старик зыркнул на меня прищуренными глазами, скривил губы. Помолчал, не дождавшись ответа, продолжил.

— Лишний ты тут, езжай в свою Москву, ешь там шашлыки, в кино ходи, с девками гуляй. А тут не место тебе. Мне сказали, что ты книгу пишешь? Вот это зря. Не то ты напишешь, не то.

Повернулся, поправил ружье, пошел к калитке. Там остановился, обернулся.

— Городские на озере появились, рыбачат, на снегоходах гоняют. Иди к ним, в город иди. Нечего тебе тут делать. Нехорошо тут зимой.

Ушел. Настроение мне испортил. Он этого добивался? В комнату я вернулся злой. Уехать? Нет уж! Теперь точно не уеду, хотя иногда мысли о походе через озеро меня иногда посещали. В таких ситуация для меня самое лучшее — посмотреть в небо. Лучше ночью, когда видишь тысячи звезд и понимаешь, что на самом деле их триллионы. А наша Земля — лишь маленькая песчинка во Вселенной. И тогда все мои проблемы сразу кажутся ничтожными, как у муравья. Да что там муравья — амебы, бактерии, вируса. Я представляю, что сижу на Марсе, вокруг красная пустыня, в небе серпик нашей планеты, а на ней дядя Ваня с двустволкой ходит по деревне и ему очень не нравится, что некий Макс живет на краю улицы, топит печь, пьет чай и пишет книгу. Сразу становится смешно.

Я плеснул в стакан виски, глотнул, почувствовал, как тепло пробежало по пищеводу, опустилось в желудок, разлилось по всему телу. Вот так нормально. Исчезло чувство, что из окна на меня кто-то смотрит, а кто-то невидимый вошел в комнату и остановился за моей спиной. Я убрал бутылку в шкафчик, решил, что хватит, и открыл ноутбук.

Но перед этим я проверил, заряжено ли ружье, и поставил его у двери. Так, на всякий случай.

Однажды после обеда, когда от компьютера в глазах стали мерцать голубые искры, я решил прогуляться. Какая тут прогулка — только до озера и обратно. Мимо дома старика, будь он неладен. Ну не в лес же идти. Оделся, взял ружье, пошел по улице. Ружье мешало, но без него я решил из дома не выходить. Не волков я боялся, а чего-то непонятного, о чем говорил старик. Нет, не говорил, намекал. А сам-то он не боится? А ну его к черту!

Вот конец улицы, поворот, его дом. Из трубы дымок, окна занавешены, к колодцу аккуратно расчищена дорожка. Не надо туда смотреть, чужим стал этот дом, быстрее в нашу траншею. Ее начало заносить снегом, но в валенках идти легко. Под ногами похрустывает снег, в голубом небе солнце — яркое, но не греющее. Ветер гонит холодную белую пыль поземки. Но вот и озеро. Белое поле с темной рваной полосой на далеком берегу. Снег на льду неглубокий, часов за пять можно дойти до города, где рестораны, гостиница, горячий душ, работающий телефон…

Телефон… Я включил телефон — сигнала не было. Ну что ему надо? На небе ни облачка, лети сигнал через море и леса. Выключил, убрал в карман, прислушался. Да, не кажется, это не ветер свистит, я слышал явный треск мотора. Ага, вот он. Черная точка надвигалась на меня по озеру, увеличивалась и вскоре превратилась в снегоход. Им управлял мальчишка, по виду старшеклассник. Подъехал, остановился, заглушил мотор.

— Привет, — сказал я. — Классная машина!

— Батин, — сказал парнишка. — Он рыбу ловит, дал прокатиться.

— Сам из города? — я кивнул на противоположный берег.

— Ну, — услышал я в ответ. — А вы в Митяевке живете?

— Да, — я был рад, что парнишка знает нашу деревню. — У бабы Маши.

— Знаю, — сказал парнишка. — Это на краю. Наш дом рядом. Мы сюда раньше летом приезжали.

— А почему перестали?

— А че тут делать? У бати машина, мы можем за грибами или покупаться в любое место поехать. Продаем мы дом, да никак продать не можем.

— А что так? — меня почему-то это очень заинтересовало.

— Дед Иван все к рукам прибрал. Вернее, его сын, Митяй. Покупателей отваживает, пугает. Митяй в нашем районе опер, так вся деревня под ним. Сам он раз в месяц приезжает, за огурцами с помидорами, да за деньгами. Ходит по деревне пьяный, будто за порядком следит.

— За деньгами? — удивился я.

— Ну, — парнишка сплюнул. — Он половину домов в деревне купил, да дачникам сдает. Говорил, что купит наш дом, да такую цену предлагал, что батя его по матери послал.

— Ничего себе, — я был ошарашен. — А я думал, что дед бедно живет.

— Бедно, — согласился парнишка. — Митяй ему ничего не отстегивает. Говорит, что старому деньги не нужны, помирать скоро, пусть лучше грехи замаливает. Дед этот терпеть не может алкашей. Дедов брат был алкаш, мотоцикл его утопил, с тех пор и ненавидит. И Митяя ненавидит, но ничего поделать не может. А вы сами не из Москвы? Говорите как-то по-московски.

— Из Москвы, — подтвердил я. — Застрял тут на зиму.

— Застряли… — парнишка задумался. — А то садитесь, я вас мигом в город отвезу.

— Спасибо, — я покачал головой. — Поживу тут до весны, дела у меня.

— Какие тут дела? — усмехнулся парнишка. — Ну, как знаете. Я бы с ним один в деревне не остался.

Он отвернулся, завел снегоход и исчез в облаке снежной пыли.

Глава 28. Ночь

В окно постучали.

Спал ли я? Не знаю. Стук я услышал с закрытыми глазами. Полежал, прислушался, — тихо. Я открыл глаза, посмотрел на окно, через которое лился свет лунного серпика. Силуэт оконной рамы темнел на полу. Я тронул экран телефона — два часа ночи. Показалось? Я встал, подошел к окну. Луна освещала сарай, почти занесенный снегом забор, чернели ветки старой яблони. Никого. Ноги на холодном полу замерзли. Я надел тапочки, накинул куртку, прошел в гостиную, потрогал остывшую печку. Разжечь? Нет, не хочется возиться с дровами. Сел на стул, прислушался. Кажется, за окном скрип снега. Посмотрел — никого. Яблоня, забор, сарай… На небе луна, рядом созвездие Ориона с красной звездой Бетельгейзе. Тихо. Я уже хотел отойти от окна, как услышал стук в дверь. Негромкий, осторожный, как будто кто-то хотел привлечь внимание, но не создавать панику.

— Кто там? — спросил я, открыв дверь в сени.

Тихо.

— Кто там? — спросил я громче.

— Максим, беда!

Старик? Но вроде голос не его. Сдавленный, сиплый.

— Дядя Ваня, ты что ли?

— Да, беда!

Только этого не хватало! Я вошел в сени, ощупью нашел засов, щеколду, открыл дверь. Старик стоял в распахнутой телогрейке, без шапки. Лицо в тени, не разберешь.

— Что случилось?

— Бабка моя… Лекарство бы какое. Сердце прихватило. Лежит, еле дышит. Я валерьянки накапал, не помогает.

Нитроглицерин у меня был. Недавно сам трясущимися руками вытряхивал из стеклянного цилиндрика белые, рассыпающиеся таблетки.

— Есть таблетки, погоди.

Побежал в спальню, нашел коробку с лекарствами, достал цилиндрик. Старик вошел следом, стоял рядом. Я заметил, что руки у него трясутся.

— Держи, путь таблетку под язык положит. Но потом надо к врачу.

Осекся, как это к врачу? Вспомнил белую пустыню озера и еле видные силуэты городских зданий. Старик махнул рукой.

— Какое тут к врачу. Если бы летом.

Он пытался засунуть цилиндрик в карман, но руки тряслись, никак не попадали в прорезь.

— Давай сюда, — я взял цилиндрик. — Подожди, оденусь и пойдем вместе.

Мороз мешал дышать. Очень хотелось вдохнуть полной грудью, но ледяной воздух обжигал легкие. Я вернулся в дом и вынес шерстяной платок.

— Накинь, а то и ты заболеешь.

Старик кивнул, закутался, застегнул ватник, и мы пошли. Луна светила сзади, мы шли, наступая на собственные тени. До конца улицы дошли спокойно, вот поворот к дому старика, рядом темная стена леса, виднелась тропа, по которой мы с Костомоевым волокли санки с дровами, вот еще немного и…

— Черт! — выругался старик. — Только их тут не хватало!

Волки! Пять хищников стояли у колодца. Стояли