Рассвет сменяет тьму. Книга вторая: Восставшая из пепла - Николай Ильинский

Оказывается, Назар заранее предупредил родителей, что придет с желанным гостем, очень добрым, отзывчивым русским Степаном, и они расстарались, взяли взаймы у соседей баранины, рис имелся свой, и приготовили плов. Но вот Степан никак не осмеливался брать пальцами рассыпавшийся вареный рис с кусочками жирного мяса, и Азиз кивком головы послал Назара в дом за ложкой. У Степана давно не было такого вкусного обеда.

— А почему Назар-базар? — вдруг спросил за обедом Азиз, глядя на сына. — Он — Насрулла!..

— Э, — замахал на отца обеими руками сын, — Насрулла по-русски немножки неблегизвучны, а Назар немножки блегизвучны, — и стал что-то горячо доказывать отцу по-узбекски.

Азиз слушал, прищурив глаза от солнечного луча, проникшего сквозь листву и упавшего прямо на его лицо, недоуменно качал головой, потом вытер принесенным Зухрой полотенцем жирные губы и сказал:

— Пусть будет немножки блегизвучны, — глубоко вздохнул и пробурчал по своему обыкновению: — Насрулла-масрулла, Назар-мазар… Но, да покарает меня Аллах, — теперь уже обратил он свой взор на Степана, — если я не буду называть сына Насруллой, и мать его, Малика, будет называть Насруллой, и сестра его Зухра тоже будет называть его Насруллой…

— Да, пожалуйста! — почти воскликнул Степан. — Ради… — он хотел сказать «ради Бога», но тут же спохватился: — Ради Аллаха и пророка его Мухаммеда. — Он коснулся ладонями подбородка и поклонился, как это принято у узбеков.

Глаза у Азиза засверкали от удовольствия.

— А ты, Степан, хороший был бы мусульманин, немножки блегизвучны, — предложил он, невольно и случайно вербуя его в свою веру.

— А зачем! — тут же ответил Степан. — Я буду летчиком!

На этом вербовка его в мусульманскую веру завершилась, Азиз замолчал и, покачиваясь и шевеля тонкими губами, стал что-то шептать — видимо, молитву. Назар, здорово насытившись, закрыл глаза и готов был тут же свалиться набок и крепко уснуть. Зухра, все время прибегавшая к пирующим, приносила то, уносила другое и все время поглядывала на Степана, как ребенок на незнакомого дядю, который, может, даст ему игрушку или конфетку.

— Степка-мопка! — подбегая очередной раз к кошме, пискнула она и брызнула веселым, звонким смехом.

— Я вот тебе подразнюсь! — погрозил ей пальцем Степан. — Догоню и отшлепаю по попке!..

Назар не прореагировал ни на смех сестры, ни на шутку Степана, а Азиз словно очнулся от дремоты, налил из кувшина в чашку воды, выпил и сердито стал что-то по-своему говорить дочери. Та надула губки, еще больше закрыла лицо платком и убежала в дом. Азиз встал, взял под мышку лежавший у двери скрученный в трубочку коврик и отправился в дальний угол двора, где в саду он обустроил себе уютное местечко для послеобеденного отдыха. Назар осоловелыми глазами посмотрел ему вслед.

— Отец, наверно, ругал Зухру, но за что? — поинтересовался Степан.

— Нет, не ругал, — зевая, лениво ответил Назар. — Он сказал ей: ты уже взрослая, а ведешь себя, как ребенок!..

— Какая же она взрослая?! — удивился Степан. — Сколько ей?

— Одиннадцать…

— Ну, вот, а ты говоришь, взрослая!..

— У нас взрослая, — снова зевнул Назар и вдруг оживился. — Когда пророк Мухаммед женился на Айше, ей был девять лет… У нас, когда девушке одиннадцать лет, ей замуж давно-давно пора…

Тут уж Степан не знал, как отнестись к этому сообщению друга: смеяться или задуматься над обычаями и традициями других народов. Он оттянулся на открытую дверь дома, но Зухра в ней больше не показывалась. Вышла она лишь проводить брата, когда они уходили из кишлака. Слегка серьезно, слегка обиженно взглянула она на Степана и отвернулась Ему почему-то стало ее жалко.

А Азиз на прощанье взял Степана выше локтя и попросил:

— Помогай моему сыну, а я тебе помогать буду…

— Не волнуйтесь, Азиз Ниязович, я друг Назару, — ответил Степан, ломая голову над обещанием Азиза помогать ему: в чем и чем? Или это он произнес ради красного словца?

Занятия в школе шли своим чередом. Самолетов на приготовленном аэродроме пока еще не было, поэтому изучали теорию воздухоплавания. Степан быстро все усваивал, а Назару с трудом давались премудрости профессии летчика. Но когда его стали готовить в качестве стрелка-радиста, он словно заново ожил, повеселел: тут у него все получалось как нельзя лучше. Но уже тогда в школе стало ясно, кто будет летать, а кто переходил, по выражению Горького, в разряд «рожденных ползать», как горько шутили курсанты, которым не повезло по тем или иным причинам.

— Не горюй, — успокаивал Степан Назара, — побудешь стрелком-радистом, полетаешь на самолетах, а там и летчиком станешь… Не сразу Москва строилась!..

— Так то Москва, а я из кишлака…

— И я не из Москвы, а из Нагорного… Будешь летать, это я тебе гарантирую!

Вскоре в Карши появились самолеты Р-5. Экипаж их один-два человека, поэтому Степан, как и другие будущие летчики, поднимался в воздух под руководством инструкторов. Самолет мог взять до шести человек пассажиров, взлететь до пяти тысяч метров или лететь на бреющем полете почти над землей. Первые впечатления Степана были незабываемые. Мечта его начинала сбываться: он делал первые робкие шаги на пути к профессии летчика.

В ноябре 1941 года Государственный комитет обороны принял решение о реорганизации дела дальних полетов. С этой целью была создана специальная комиссия в составе известных советских летчиков — Кокинакки, Громова, Белякова, Водопьянова, Юмашева, Голованова, Молокова и Горбацевича. Имя каждого из этих пилотов глубоко волновало умы курсантов школы, каждый был кумиром для молодых романтиков. По рекомендации комиссии формировалась армия дальних бомбардировщиков. В результате и школа в Карши была преобразована в 1 — ю Высшую школу штурманов и летчиков авиации дальнего действия.

Настоящим праздником для курсантов стал день, когда их одели в новенькую, с иголочки, военную форму. Начистив до блеска сапоги, подтянув потуже ремни, Назар и Степан побывали в кишлаке. Азиз, не сразу узнавший в гимнастерках и пилотках с красными звездочками сына и Степана, ходил вокруг них, цокал языком и все повторял:

— О, Аллах, Аллах!..

Малика тихо роняла слезы, глядя на столь изменившегося сына, а Зухра не сводила глаз со Степана, даже лицо перестала платком закрывать. Курсантов усадили на новеньком ковре, разостланном на полу посреди большой комнаты дома, угощали сладкими восточными яствами, о которых Степан слыхом не слыхивал, длинными дынями, виноградом и в изобилии зеленым чаем.

— Зеленый чай — лучший чай, — говорил Азиз, наливая дымящуюся жидкость в пиалы. — Когда большое солнце и томит жажда-мажда — пей зеленый чай, — по-отечески советовал он Степану. — Летом у