Рассвет сменяет тьму. Книга вторая: Восставшая из пепла - Николай Ильинский

— Заходи, — увидев Степана у палатки, сказал майор.

— Звали, товарищ майор? — Степан переминался с ноги на ногу, войдя в просторную палатку со столами и картами.

— Не звал, а вызывал, — заметил командир полка. — Привыкай к военному лексикону. — И вдруг задал вопрос, который Степану можно было бы и не задавать: — Хочешь летать? — Ответ на этот вопрос все время нахождения в части всегда был на лице Степана, и майор это хорошо видел.

И все же Степан, сам не понимая отчего, откликнулся дурацким:

— Я?

— А то кто?! — удивился майор. — Неужели я?

— Я это так, Тимофей Семенович, от волнения, — стал откашливаться Степан. — Конечно, очень хочу… А когда?

— Ну, это трудно сказать. — Майор пожал плечами. — Сначала поучиться надо… Я подготовил документы, рекомендацию написал… Хорошую рекомендацию!.. Расхвалил тебя! Естественно, авансом… Направляем тебя в летную школу… До войны она была в Рязани, а теперь перевели ее куда-то аж в Узбекистан… Вылетело из головы, как называется этот городишко или кишлак… Как говорится, не знал, не знал и забыл!.. Но главное, там теперь летная школа… Поедешь?

— Поеду! — горячо согласился Степан.

— А куда тебе деваться, раз летать хочется, — усмехнулся майор. — Тогда готовься в дорогу…

— А мне готовиться, что голому подпоясаться! — радостно почти воскликнул Степан.

— Через пару часов наша автомашина едет на железнодорожную станцию Лиски… Там тебя посадят на какой-нибудь поезд, уходящий на восток и… счастливого пути, Степан Батькович! Да, вспомнил… — Майор почесал лоб. — Карши!.. Карши называется этот городок или кишлак, словом, то место… Там и располагается школа… Там и будешь учиться… Но смотри, не опозорь меня, такую характеристику я сочинил!

— Есть не опозорить, товарищ майор! — четко, по-военному, заверил Степан.

— То-то же, давай я тебя обниму напоследок, сынок…

Несколько дней, перескакивая с поезда на поезд, добирался Степан до Самарканда, а оттуда по тряской дороге на попутках в Карши. В местном военкомате, тщательно осмотрев сопроводительные документы, ему сказали:

— В Карши самолеты не садятся, тебе надо в степь ехать, там будет аэродром…

И Степан впервые увидел пустыню. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась степь, не вспаханная, не засеянная ни зерновыми, ни какими-либо другими сельскохозяйственными культурами. В некоторых местах степь была ровная, как бильярдный стол, покрытый где зеленоватым, где желтоватым сукном. «Для аэродрома самый раз», — подумал Степан. Еще издали он увидел несколько строений и среди них длинное, одноэтажное здание, похожее на казарму. Здесь его встретили дружелюбно, хотя условия для проживания и учебы пока не соответствовали его представлениям о летной школе.

— Зима же скоро, — удивился Степан, глядя на выбитые стекла в окнах будущих аудиторий.

— Здесь зимы почти не бывает, — ответили ему, — то есть по календарю — да, но не по климату… Лишь иногда, за редким исключением, похолодает…

Учеба для Степана началась не со штурвала самолета, а с обыкновенной лопаты — с участия в расчистке площадки для взлета и посадки самолетов, которых пока здесь еще не было. Площадка, которую тут же громко назвали аэродромом, представляла собой квадрат полтора на полтора километра и упиралась в кишлак, представлявший несколько малолюдных узких улочек и домов преимущественно из самана с плоскими крышами, на которых любили отдыхать жители, и чайхану в самом центре кишлака. Какой бы ни был дом, большая или маленькая хижина, они обязательно были окружены, как крепостной стеной, высокими дувалами. За дувалом обычно зеленел сад, поэтому издали весь кишлак сквозь жаркий мираж степи виделся как плавающий в воздухе оазис. На окраине кишлака возвышалась полуразрушенная мечеть. Воинствующий атеизм главного борца с религией Емельяна Ярославского дотянулся и до этого пустынного уголка Средней Азии.

Во время расчистки площадки внимание Степана привлек паренек, по виду узбек, который как-то сторонился других, ни с кем не разговаривал, усердно работал лопатой, сбивая и выравнивая многочисленные бугорки, насыпанные сурками. Когда будущие курсанты остановились на отдых, побросав в сторону лопаты и другой шанцевый инструмент, Степан как бы случайно приблизился к пареньку. На стриженной голове узбека была традиционная тюбетейка, вышитая национальным орнаментом, на плечах тоже традиционный стеганый ватный халат и широкий цветной кушак вместо обычного ременного пояса. Военную форму зачисленным в школу то ли из-за бедности страны, то ли из-за обычной волокиты чиновников от снабжения еще не выдали, и каждый был одет кто во что горазд. Черные глаза паренька с любопытством и настороженностью смотрели на Степана.

— Отдохнем? — Степан опустился на землю рядом с пареньком, но сесть, как сидел тот, поджав под себя ноги, не смог, завалился на бок, подперев рукой голову.

— Отдохнем, — широко улыбнулся узбек и чуть отодвинулся от Степана, словно боясь удара со стороны.

Ему было удобно сидеть, а Степану полулежать прескверно. И он попробовал было таким образом, как напарник, усесться на грунт, но, как ни старался, никак не мог поджать под себя ноги. Глядя на его потуги, узбек рассмеялся.

— Ты вот так, — показал он, как надо подгибать ноги.

— Они у тебя без костей, что ли? А у меня ничего не получается, — тоже рассмеялся Степан. — У тебя ноги вон какие гибкие, а у меня что бревна. — И он сел по-своему, опираясь на руку.

Помолчали. Степан пожевал сухой горький стебелек какой-то травы, откусывая мелкие кусочки и выплевывая, а узбек сосредоточенно смотрел в сторону кишлака.

— Хочется в кишлак?

— Да, там мой дом…

— A-а, ты местный!.. И как тебя зовут? — попытался уцепиться за нить беседы Степан, но узбек пожал плечами и отвернулся. — Не хочешь сказать? Ну, ладно… А меня вот Степаном звать… Вообще, Степан Харыбин. … А может, у вас, узбеков, нет имен, а? — задал провокационный вопрос Степан.

— Почему нет? Есть! — Узбек глянул на него сердито, и по лицу было видно, что он недоволен — вот уж привязался этот русский! Но отступать было некуда, он оказался загнанным в угол. — Меня зовут Насрулла, — застенчиво произнес узбек свое имя и потупил глаза, ожидая, что Степан начнет смеяться, как это делали другие будущие курсанты, когда при первом знакомстве он называл свое имя.

Но Степан совершенно спокойно среагировал на такое имя, ни один мускул не дрогнул на его белобрысом лице. И Насрулла стал проникаться к нему доверием: этот русский его не обидит, не расхохочется над ним. Сначала Насрулла никак не мог понять, почему ребята усмехаются, когда он говорит, как его звать, но потом ему объяснили, что имя его по-русски произносится не совсем благозвучно, и даже перевели смысл. Об этой своей беде Насрулла и поведал Степану.

— Да ерунда все