Прощай, Анна К. - Лера Манович

Человек в белом халате отвернул кран и долго шипел водой.

Санька стояла под душем. Струи воды криво били в стену и брызгали на потолок. Этот осыпавшийся потолок был предметом каждодневных ссор с матерью, которая ругалась, что Санька не смотрит, куда льет воду, и вся побелка отвалилась. И, судя по Санькиному выбору, мужчина, который все починит и отремонтирует, в их доме появится не скоро. Мать так гундела и ругалась всегда, и Санька не любила мыться. И только когда она пришла с кладбища, встала под душ и поняла, что воду можно лить куда угодно: на пол, стены, потолок, – Санька осознала, что у нее больше нет матери.

Потом Санька заболела. Ничего хорошего, но и не самое страшное, такую стадию в ее возрасте легко лечат. Только она почему-то не поправлялась и через полгода легла в больницу. Сергей Сергеич забегал к ней днем, между делами. Неловко сидел на стуле около кровати, натянуто улыбался. Она смотрела на его красивые руки с блестящим обручальным кольцом, что-то рассеянно отвечала, чувствуя, что не то чтобы перестала его любить, а скорее устала. И что говорить им теперь не о чем, потому что все их разговоры были интересны внутри сильной и большой страсти. А теперь стали общим местом вроде бесед о погоде и политике. Сергей Сергеич с облегчением почувствовал Санькин неинтерес к нему и забегал все реже, но заботился материально, регулярно переводя деньги на карточку и разговаривая с врачами. Санька писала ему короткие ответы «огромное спасибо». Иногда она задумывалась, хотела бы написать что-то еще и с удивлением обнаруживала, что написать было совершенно нечего.

И теперь, на блестящем металлическом столе, Саньке было совершенно нечего сказать Сергею Сергеевичу.

Вспомнился один августовский вечер. Они с матерью, опять переругавшись из-за Сергея и Санькиной непутевой жизни, мрачно пили чай под яблоней. Луна была такая большая и яркая, что деревья отбрасывали тени. Облака на небе выглядели как мозаика из слоновой кости, и их, будто умело проведенный рукой художника, перечеркивал след от пролетевшего самолета. Санька смотрела на эту красоту, и жизнь казалась ей простой и легко разрешимой.

– Во сколько завтра выезжаешь? – спросила мать.

– Часов в семь.

– Я тебе там рагу в банку положила, блинчиков еще. Как приедешь, сразу выгрузи в холодильник.

– О'кей.

– На следующие выходные приедешь? У бабушки день рожденья.

– Не могу, мам. Мы с Сергеем уже договорились.

Мать замолчала, но видно было, что сказала она не все и что в молчании осталось то, что Санька заранее знает и не хочет слышать. Санька встала, звякнув ложкой, и пошла к своему, отдельному входу в дом.

– Угробит он тебя, Саша, – сказала вдогонку мать.

– Мам, не начинай.

– А что кружку на столе бросила?

Санька молча вернулась, забрала кружку и поднялась на крыльцо.

– Посмотри, облако какое чудное, – сказала мать, желая удержать Саньку, поговорить еще, но Санька, буркнув что-то в ответ, захлопнула дверь.

А мать еще долго сидела, сгорбившись, за столом, пока не стало совсем холодно. Санька видела в окно ее силуэт, но не нашла сил подойти, потому что злилась. Утром Санька уехала и говорила с матерью по телефону коротко и раздраженно.

Человек орудовал над Санькой, а над его плоской макушкой, как специально, повисло облако, проколотое самолетным следом. Саньке вдруг стало до страшного понятно, что тот вечер с матерью испорчен навсегда. Как будто маленький и ласковый Бог стоял тогда над ними, но они его не признали и разбрелись по комнатам, злые и чужие. И если бы можно было повернуть время назад, Санька бы вернулась к столу, обняла мать за плечи. И сказала, что облако чудесное, что оно совершенно удивительное, что она никогда в жизни не видела такого и хрен с ним, с этим хитрожопым Сергеем Сергеевичем, и что она приедет и в следующие выходные и будет здесь с матерью пить чай под яблоней и смотреть в небо. Потому что это и есть счастье.

Санька глубоко выдохнула и умерла навсегда.

Человек в белом халате, словно что-то почувствовав, поднял голову и внимательно посмотрел Саньке в лицо. Потом пошел в свой угол, сел к столу, но вместо того, чтобы писать, уставился в окно. Большая, нездешняя луна висела над шестым патологоанатомическим корпусом, и деревья отбрасывали длинные тени, как будто день еще продолжался.

Красивая жизнь Лерыча

– Мама, смотри – бомдж! – говорит девочка лет пяти, чей маленький рот будто зажат между двумя круглыми щеками.

– Не показывай пальцем! – мама нервно дергает вниз пухлую ручку девочки, бросает испуганный взгляд на сутулого человека с седой бородой, сидящего у входа в вагон электрички, и снова опускает глаза в электронную книгу.

Электричка трогается, девочка пододвигается к окну, подносит ладошку к круглой щеке.

– Не трогай лицо, у тебя руки грязные! – снова одергивает ее мама.

– Почему? – девочка удивленно смотрит на розовые ладошки.

– Потому что вокзал – самое грязное место! – говорит мама, косясь на человека у дверей, который жадно пьет что-то из пластиковой бутылки. – А электричка тем более!

– Ты же мне говорила, что самое грязное – железные деньги, – говорит девочка.

– Значит, сначала деньги, потом вокзал.

Девочка опускает ручки и задумчиво смотрит в окно.

За окном тянется серая стена с выпуклым рельефом, электричка замедляет ход и останавливается. Стена разрисована граффити, в основном бессмысленными и неумелыми. Но на одном панельном квадрате – выразительное и печальное лицо человека лет пятидесяти с морщинами на лбу и щеках и усталыми, еврейскими глазами. Из-за пазухи у него выглядывает неземное глазастое и ушастое существо с маленьким розовым носом. Девочка удивленно открывает ротик и тычет пальцем в стекло:

– Мам, кто это?

Мама отрывается от книги, безучастно смотрит:

– Не знаю, человек какой-то.

– Бомдж?

– Господи, да что за слово, где ты его взяла?

Мама опять косится на бородатого человека у двери.

Электричка трогается. Три человека в оранжевых жилетах, стоя лицом к стене, мочатся на серебристую надпись КИНО. Один из них оборачивается к электричке и улыбается. У него черное от загара лицо и золотые зубы.

Мама испуганно отодвигает от окна щекастую девочку.

– На, почитай лучше, – она достает из сумки детскую книжку.

– Я не хочу читать, я хочу смотреть жизнь, – говорит девочка, пытаясь снова придвинуться к окну.

Лерыч

Щекастая девочка даже не догадывается, что попала в самую точку.

Человек, нарисованный на стене, – бомж Лерыч. А существо с ангельской мордой – его собака Фенька. Запечатлел их приятель Лерыча