Туманный урок - Ила Сафа

Девочку увезли первой. Мне пришлось ждать полдня. Есть нельзя, да и пить не рекомендовалось. Время шло лилипутскими шагами. Думать ни о чём не получалось, я смотрела на закрытую дверь и ждала.

Палаты находились на верхних этажах здания, а операционные – где-то внизу. Именно в тот момент, когда меня повезли на каталке по длинному коридору в одной рубашке, когда стало холодно и жутковато, побежали мысли о смерти. Больничный потолок с мерцающими лампами напоминал кадры из фильмов, где тело везли в морг. Как будто меня туда и катили, забыв проверить пульс. Дребезжащие железные колёса этой то ли кровати, то ли просто телеги придавали зловещего драматизма. «А что, если это всё? Какой-то глупый конец. Ни то ни сё. Детей жаль… Наверняка это будет травма… Бедный муж…»

Наконец мы добрались до чего-то, куда меня собирались переложить. Вставать не разрешали. Каталка должна была подъехать вплотную, стол рядом поднялся бы на уровень выше её, и две крепкие санитарки приподняли бы меня с простынёй, а стол въехал бы под меня. Но там была очередь. Передо мной кто-то ещё ждал аттракциона с движущимся столом.

В дурацкой марлевой шапочке я лежала на чём-то жёстком. Кровать-каталку увезли в неизвестном направлении. Эта станция напоминала границу между условно нормальной жизнью и местом, где тебя отправляют за пределы реальности. И никакой гарантии, что ты вернёшься. Пограничные посты разделяло огромное окно, как на выдаче в столовой. В этом окне я и лежала, представляясь себе куском мяса, который вот-вот возьмут, положат на тарелку и… По венам потекла жидкость… я успела досчитать до трёх, хотя сестра просила до десяти.

Очнулась не в палате, а в комнате, где такие же, как я, пациенты приходили в себя от общего наркоза. Там проверяли, всё ли в порядке, и только потом возвращали тем же путём, на тех же дребезжащих колёсах, наверх. Насладиться поездкой не вышло: придя в себя, через пару секунд я опять отключилась.

Больше всего меня напрягали трубки и шприцы. Они были повсюду. Кисти обеих рук обмотали пластырем, фиксирующим иглы. Когда я наигралась с кнопками на кровати, которые то поднимали спинку, то опускали, стало совсем невыносимо, но до обхода врача ничего трогать не разрешалось.

Я просилась домой каждый день. На четвёртый отпустили. Хоть и еле ходила, но ужасно хотелось вернуться в нормальную жизнь. Лёжа в больничной кровати, осознала, что больше не хочу страдать. Мне не нужно место руководителя, не нужно повышение зарплаты и уменьшение обязанностей. Я точно не нуждаюсь в работе, которая меня калечит. Всё сложилось, когда перевернула картинку. Оказалось, всю дорогу смотрела на неё вверх ногами. Все мои суждения о важности, смысле и самореализации теперь рассматривала с точностью до наоборот.

Очередной больничный заканчивался, и я, замирая от страха, представляла себе жёлтое и соседнее серое здания. Меня пугал не квалитренинг с его трудными подростками и новыми испытаниями, которые они мне готовили. Не продлёнка с оголтелыми школьниками, которых всё задолбало и которые вымещали свой негатив именно на нас. Не коллеги, которым я была по барабану. Не начальница, которая разбила мне сердце своим потребительским отношением, так мастерски замаскированным под неравнодушие. Меня выводило из себя абсолютно всё, любая мелочь, связанная со школой. На физическом уровне происходило отторжение. Такому дисциплинированному и ответственному человеку, как я, стало всё равно, что не выйду на работу без уважительной причины. Ноги не шли в том направлении. При одной только мысли, что надо садиться в машину, заводить мотор и ехать туда, у меня начиналась паника.

Наконец я решила пойти к психиатру. Эффекта от психотерапии с Сандрой с её гомеопатическими шариками приходилось довольно долго ждать. Я хотела волшебную таблетку, чтобы снять напряжение, захватившее моё тело в заложники и не отпускавшее ни на секунду. Я переругалась почти со всеми. Встречи с подругами сводились лишь к моим возмущениям по поводу неблагодарной работы. На детей шипела и ничего не могла с этим поделать. Муж пытался поддержать, но его попытки мне казались ничтожными.

Собрав остатки воли, чтобы не послать Ингрид куда подальше, я позвонила и попросила дать мне паузу. Не хотела врать и спросила, могу ли взять отпуск за сверхурочные или за свой счёт. Голос дрожал. Я пыталась достучаться, говорила, что нуждаюсь в перерыве, что мне плохо. Понимала, что время неподходящее – приближались летние каникулы, и я всё ещё руководила дневным лагерем. Программа была готова, но персонала не хватало. Розу как раз провожали на пенсию, Клара уволилась раньше срока, хоть и обещалась выйти при необходимости, Юдит к тому времени сдала ключи. Моё отсутствие означало одно: Ингрид придётся трудиться в дневном лагере по полной программе, чего она уже давно не делала. Ещё и Катарине понадобится оттрубить все три недели, а не как всегда – только одну. Все коллеги временно перейдут на полный рабочий день. Не смертельно, если подумать, но своим комфортом никто жертвовать не желал. Так что моя просьба была отклонена молниеносно. Видимо, Ингрид и приблизительно не понимала моё состояние. Даже не пыталась. Наверное, она видела в моём поведении каприз, обиженную девчонку, которой немного не доплатили. Причём не так давно она геройски выбила мне повышение зарплаты. В администрации обещали поднять её до седьмой категории, как и у Сары. На деле уже несколько месяцев ничего не происходило. Я не получала новый договор, на письма Ингрид отдел по персоналу отвечал, что «да, да, скоро всё будет». «Что же изменилось? Диплом всё так же иностранный, немецкие бумажки предоставила с самого начала, курсов дополнительных не окончила, квалификаций не приобрела, и даже обязанности хотят поубавить. В честь чего такой прыжок в таблице окладов? Почему мне после первого же года усердной работы не повышали оплату? Циничное лицемерие! Явная дискриминация! Игры с двойными стандартами, где выгода исключительно для своих». Эти вопросы я задавала с надрывом, с истерикой, с гневом. Эмоционально разогналась так сильно, что уже хоть в омут с головой.

Герр Мюллер, мой терапевт и по совместительству психиатр, внимательно слушал мой рассказ. Его приём кардинально отличался от посиделок у Сандры, больше походил на дачу показаний с последующим допросом.

– А вы говорили об этом с начальницей?

– Да, конечно. Много раз. – Моя рука дрожала.

– И что она?

– А что она? Слушает, кивает, но ничего не меняется.

– Вы могли отказаться от тренинга?

– Регулярно просила снять с меня эти обязанности, но к просьбам не прислушивались.

– А почему учителя не ведут этот