Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская

смерть, защищались от оккупантов, от наглых захватчиков, да каких захватчиков, от беженцев, от вынужденных переселенцев, таких же несчастных птиц и зверей, само существование которых разрушили ненасытные девелоперы. Сегодняшние защитники родных мест, сражающиеся против оккупантов, не знали, что эта градостроительная зараза распространяется, как верховой пожар, не знали, что в скором будущем и они так же лишатся домов и будут мыкаться по чужим чащам в поисках крова и пропитания. Они еще не знали, что единственный выход – изменение жизненного уклада до биологического предела, бегство за край обитаемой ойкумены, туда, где нет и не может быть предпосылок для хищнического строительства. А свою землю, свой родной дом придется оставить змеям и паукам, пусть там плодятся и размножаются.

Но Марина-то знала. Она торопилась дописать оставшиеся послания, пока наступление невидимых девелоперов не поглотит ее дом и двор. Погода портилась, ветер гудел так, словно примерялся выдрать с корнем ее скромный коттедж. По утрам площадка перед домом сверкала острыми ледяными кристаллами. Марина стала рисовать по два, потом по три и даже по четыре письма в день, стараясь не поступиться качеством. За это время она так набила руку, что могла бы, вероятно, составлять за утро и десяток посланий, однако больше четырех бутылок имбирного пива у нее на подносе не появлялось. Значит, четыре письма в день максимум.

Девочка, Марина назвала ее Аленкой, совершенно привыкла к ней. Когда Марина просыпалась, малышка, обхватив поцарапанные коленки и упираясь пятками в кроваво-вишневый подоконник, уже болтала с примостившимися по соседству осликом и медведем. Увидев, что Марина открывает глаза, девочка хватала обоих друзей за лапы и махала ими в приветствии. Они назвали медведя Борей, а ослика – Даней. Марина настрого наказала им не болтать, а девочке – не верить, что бы они ей ни рассказывали, вруны известные! Медведь при этом потупился и стыдливо зашаркал лапой, а ослик виновато прикрыл глаза ушами.

На утреннем подносе теперь стояло два комплекта посуды и, вдобавок к обычному продуктовому набору, пакетик леденцов и две маленькие шоколадки. Марина решительно прибирала сладости до конца завтрака – перед едой нельзя, прогонишь аппетит и зубы испортишь.

Каждое утро она расчесывала Аленке волосы и заплетала их в две густые косички. Девочка вприпрыжку относила тарелки на стол. Ложки подскакивали в чашках, чашки на блюдцах, вместе с ее щебетанием и запахом кофе по воздуху разливалось чувство дома, как проявляется изображение на фотобумаге, передержишь мгновение – черты растворятся в тени, затемнятся и пропадут.

– Острову конец, ты знаешь, – объясняла девочке Марина, – эти невидимые девелоперы, они как термиты, известные древоточцы, съедят его изнутри, только труха останется. Только не бойся, они громко стучат, да, суеверные люди говорят, будто бы это к смерти, будто бы непреложный знак. Но это все глупости, просто брачная песня насекомых, как могут, так и поют, самцы привлекают самок, самки приходят на зов, никакой мистики, чистая биология.

Стопка бумаг, когда-то казавшаяся бесконечной, истончалась. Наконец наступил день, когда Марина взяла со стола последний листок. Она давно придумала, что напишет на нем.

Аленка привычно ныряла в сундучок с сокровищами, расставляя по комнате и прицепляя себе на платье и Марине на волосы искрящиеся камни, кубики, бусы, пирамидки и прочую мишуру. Сундучок появился наутро после того, как неуклюжая девочка расколотила напольную вазу, в которой Марина держала их прежде. Честно говоря, в ее поднятых бровках было столько лукавства, что Марина заподозрила, она сделала это нарочно, но, первым делом бросившись проверять, не поранилась ли малышка, она выбросила глупые подозрения из головы.

Кот наблюдал за Аленкой с кровати. Он постарел, вздыхала Марина. На одной из прогулок его покусали пауки или змеи, и с тех пор он предпочитал не выходить из дома, как она когда-то. Тем более стройка придвинулась к самому их двору, съев лес, называемый здесь кустами, до последнего кривого эвкалипта, а небо спустилось к крыше сизой подушкой в лапах душителя. Вероятно, завтра начнется заселение в муравейники новостроек, подумала Марина. Бессмысленные кварталы заполнятся звяканьем велосипедов и детскими голосами, но что ей до того, ее дела на острове завершены, она уедет отсюда.

Больше ее беспокоило урезание завтраков, съежившихся до миски овсянки и пары ломтиков поджаренного хлеба с ложкой варенья и чашкой жидкого, очевидно растворимого кофе для нее и чуть забеленного какао для Аленки. Зато они получили вязаные свитера с оленями и теплые рейтузы, пришедшиеся весьма кстати для вылазок на гудящий ветрами двор.

Зашвырнув последнее послание в последней бутылке в море под обрывом, Марина метнулась в дом, торопясь успеть до бури, уже рвущей небо над горизонтом. Сырой туман мешался с ветром, море под обрывом подернулось пленкой, бутылка тонко звякнула и, кажется, покатилась по поверхности, но Марина уже убежала и не слышала песни скольжения.

Она надеялась на прощальное пиршество, пусть не такое роскошное, как приветственное, но хоть что-то сверх обычной кастрюли перловки и салата из, кажется, лебеды, но ужин был тот же, что и в предыдущие дни, даже еще немного уменьшился в объеме. Когда она положила полную тарелку Аленке и ложку коту, привычно фыркнувшему на предложенное угощение, для нее самой осталось едва на донышке пригорелой каши. Правда, утешала себя Марина, им полагался полный чайник горячей воды с щепоткой ароматных трав, а на такой диете легко приведешь себя в норму, да что в норму, она похудела так, как и не надеялась за предыдущие сытые годы.

Нужно ложиться спать, пока горячая вода греет желудок и комната не вымерзла. Малышка посапывала под тремя одеялами, кот свернулся рядышком, и Марина уместилась на оставшемся пространстве кровати, укрылась уголком покрывала, обняла Аленушку и вскоре заснула.

Они лежали посреди голой равнины, на которую уже падали белые хлопья и тут же уносились рывками злого ветра, а над небом поднимались эскадрильи смеющихся медуз со спутанными волосами, с животами из меди и хвостами в мелкой чешуе. Ледяные медузы сдуют хлипкие поселения, как угревую сыпь, с лица острова, они лягут в землю и взойдут наутро рощами папоротниковых пальм, пихт и эвкалиптов, исполненных змеями и пауками. На рассвете над островом встанет радужный змей, и лес, называемый здесь кустами, встретит его неслаженным приветственным щебетанием. На веранде перед домом, под ослепительно-белой дверью, по соседству с наполненным яствами подносом, к которым уже подбирается наглый рыжий котенок, лежат в ряд экологически выверенная тарелка, вилка и три пачки офисной бумаги по пятьсот страниц.

Письмо пятьдесят третье