Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская

обросла плетеными розовыми ковриками, кремами для смягчения кожи и ароматическими солями, трехъярусной ротанговой подставкой для цветов, с орхидеей на каждом уровне, а также машинкой для стрижки, которой Марина регулярно сбривала себе волосы под корень, оставляя то тонкую октябрятскую челку, то змейку, вьющуюся от макушки до шеи. Она осветляла волосы лимоном и ромашкой, а потом красила луковой шелухой, свеклой, перебродившим соком эвкалипта и чем только не придумывала.

Написав и отправив очередное письмо, Марина выходила во двор, выкладывала мандалы из косточек или же вилкой, оставленной с одного из завтраков, пересыпала и разглаживала песок вокруг пяти обкатанных морем галек, невесть как попавших на ее обрыв. На четыреждысемнадцатидесять пятисемнадцать шестой рабочий день Марина подняла голову от узоров песка и увидела девочку лет пяти-шести, балансирующую на границе земли и неба. У девочки было круглое лицо и курчавые волосы, шапкой-ушанкой окаймляющие голову до худых плеч. Из одежды на ней были только белые трусики, выделяющиеся на молочно-шоколадном теле.

Марина взлетела на ноги и помчалась к обрыву. Но на мгновение отвела взгляд или попросту моргнула, и девочка исчезла за пару шагов до того, как Марина бы ее подхватила. В результате Марина сама едва успела остановиться перед кручей и упала ничком, успокаивая дыхание и всматриваясь в отвесную череду камней, завершающуюся победной пеной прибоя. Ни намека на крошечное смуглое тело. Ни звука, ни эха.

Но не показалось же ей! Не сходит же она с ума от одиночества на этом чертовом острове! Это неправда, она не одинока, у нее есть кот и, кто бы они ни были, ее кормильцы. Она не одна, ей не с чего терять рассудок.

Может быть, девочка – единственная выжившая на плоту? Нет, невозможно, прошло уже много дней, как море сожрало плот, Марина видела, как прибой швырял обломки досок о скалу. А девочка слишком маленькая, гладкая, на ней не было ни царапины.

Значит, и это единственная возможность, девочка принадлежала семье местных жителей, ее таинственных невидимых кормильцев. Но малышка была нормального роста, не великанша, если перспектива не обманула Марину. Хотя с чего она взяла, что они великаны, исходя из одного только лингвистического указания? Они могут быть нормального роста, совсем нормальные люди. Кстати, скорее белокожие. Девочка не выглядела негроидной, просто загорелой, с тонкими европеоидными чертами лица. Но с чего Марина придумала, что они толстогубые чернокожие! Расовые стереотипы! Ложная посылка: поскольку все аборигены – чернокожие, то, когда видишь аборигена, – он окажется чернокожим. Но ее аборигены – невидимые, как она забыла! Сколько ни ищи среди них не чернокожего, не найдешь не потому, что таких среди них нет, а потому, что их не увидеть. Значит, они могут и должны быть европеоидами. По сути они – белые колонисты, с севера, обосновались здесь столетия назад, за такое время цвет кожи не поменяется. Очевидно, они потомки скандинавских странников, кто плыл вслед за Эйриком Торвальдсоном на поиск Новой Зеленой Земли, но ветра и течения унесли их корабль далеко к югу, а затем к востоку. Они избежали циркулярных потоков и поглощения кракеном и наконец разбились о скалы, не такие высокие, как под Марининым домом, но о рифы у другой стороны острова. Корабль пошел ко дну со всем оружием и навигационными приборами. Астрономические инструменты, помогающие им ориентироваться в океане, пропали. Только нескольким людям удалось спастись. Их оказалось недостаточно, чтобы восстановить утраченные инструменты и построить новый корабль, но, по счастью, среди викингов были женщины. Кто-то даже писал, во главе их воинственных племен стояли женщины, потому они смогли выжить и закрепиться на негостеприимном острове. Но только выжить и закрепиться. Земля здесь оказалась бедна железом, деревья росли кривые и твердые, как камень, и не подходили ни для корпуса корабля, ни для мачт, ни даже для весел. Бедные переселенцы так и не построили судно, на котором могли бы вернуться домой или же продолжить путешествие.

Зато они сохранили прочие знания и способности: звездосмотрения, луносвержения, песнопения, вышивания, земледелия, пищелюбия, рыбосоления и вареньеварения, все знания северных ведьм, которые обращаются в медведей, добывают мед и ныряют под лед. Однако, насколько Марина могла судить, вода здесь никогда не замерзала в лед, так что по меньшей мере часть их умений оказалась бесполезной и была впоследствии утрачена. Или преобразилась в детские сказки. О, как бы ей хотелось послушать эти сказки! Теперь, когда она прониклась трагедией древних колонистов, она, вероятно, смогла бы сама написать их? Может быть, они этого от нее и ожидают, стесняясь пересказывать ей старинные истории, в которых нарушаются принципы гуманизма и пренебрегается ценностью женской личности. Со временем северные колонисты ведь наладили контакты с так называемым цивилизованным миром, познакомились с принятой в обществе моралью и допустили разумный импорт технологий, впрочем, отказавшись от культурного обмена.

Отчего же они не разговаривают с ней? Или они утратили дар речи и попросту не могут рассказать ей свои сказки? Но как в таком случае они обучают своих детей? Марина предположила бы, у них нет детей, и колонисты живут на острове одним и тем же поколением все эти сотни лет, но она своими глазами видела маленькую девочку! Разве ей дашь сотню лет? Хотя выражение ее лица, ее поза на краю обрыва, ее волосы, в которых сверкала, быть может, не пыль и песок, как показалось Марине, но седина, и более всего, ее глаза… Марина вспоминала глаза девочки и была готова признать, что той лет восемьдесят по меньшей мере.

Так или иначе, северные колонисты поселились на острове. И это их она, дура, собиралась исследовать, словно примитивных дикарей! Неудивительно, они не захотели с ней общаться. Она должна громко и прямо заявить, что отказывается от глупого намерения. Они не подопытные свинки, она не физиолог-идеолог. Пусть колонисты живут, как жили до сих пор, а она уйдет. Они сами отпустят ее, когда она завершит написание всех писем на всей имеющейся у нее бумаге.

На следующее утро, лучи солнца едва выглянули из‑за густо фиолетовой оконной рамы, Марина проснулась от скрипа скамейки. Она выскочила наружу и кого бы вы думали там увидела? Вчерашнюю девочку, качающуюся на ее скамейке и усадившую рядом с собой ее ослика и ее медведя! Сегодня девочка приоделась в полотняные шорты и вылинявшую майку с изображением трех кошачьих морд и подписи «мяу» на французском. Девчонка подливала себе кофе из ее, Марины, кофейника, и перешептывалась с ее, Марины, плюшевыми зверями.

– Это мои друзья! – закричала Марина, но девочка не