Алчность - Анита Берг

ни о чем не предупреждал. Однажды утром мальчика вызвали в отцовский кабинет и сообщили, что завтра они вместе едут в Лондон, чтобы купить школьную форму, а на следующей неделе его посадят в поезд и отправят в Линкольншир, навстречу неведомому.

Джейми помчался к Лу, чтобы попрощаться. Он не плакал — ему было известно, что восьмилетние мальчики не плачут.

Зато плакала Лу. От слез ее щеки быстро стали мокрыми, и даже волосы отсырели. Ее плач лишь усложнил для мальчика задачу сдержаться.

— И все же, малыш, я выторговала для тебя два года чистилища.

— Что?

— Правда. Неужели ты не понимаешь, что это я убедила твоего отца не отправлять тебя в школу уже в шесть лет — ведь именно этого хотела твоя мать. Однако я не смогу оказать эту услугу еще одной маленькой помехе для ее личной жизни по имени Эсмонд.

— Я никогда не забуду того, что ты сделала, Лу.

— Пустяки. Спорим, что ты не будешь писать?

— Спорим, буду?

— На сколько?

— Ставлю полкроны, что я буду писать тебе каждую неделю.

— Договорились.

Они пожали друг другу руки.

Следующие пять лет были годами страха, одиночества и даже иногда беспросветного ужаса.

Школа в Линкольншире была отгорожена от всего мира — словно директор оберегал учеников от всяких контактов с ним. Как воспитанник такой же школы, директор имел садистские наклонности и позволял старшим мальчикам мучить младших.

Джейми трудился не покладая рук, держал голову опущенной и мечтал о каникулах в тихом Грантли.

Когда ему исполнилось тринадцать, он отправился в частную среднюю школу, одну из самых престижных в стране. Войдя через старинные ворота на главный двор и завидев прогуливающихся с уверенным видом толпы старших учеников, он ощутил подступавшую к горлу тошноту. Он уже был достаточно осведомлен и не пошел по центральной дорожке, которая предназначалась для дежурных по школе. Джейми был не единственным мальчиком, который стоял и в благоговейном страхе наблюдал, как эти величественные создания важно шествуют по траве. На них были яркие жилеты и белые гетры — атрибуты учеников старшего возраста.

Страх охватил Джейми потому, что он знал: он будет на побегушках у одного из старших. Хорошо известные ему рассказы о жестокостях, которые доводилось выносить новичкам в таких заведениях, могли заставить сжаться самое храброе сердце.

«К кому из них я попаду?» — подумал мальчик.

— Эй, малец! — крикнули откуда-то сверху.

— Это тебя, Грантли, — сказал кто-то из новичков, нервно ожидавших в тесной комнатушке своего вызова. — Не забывай, что у тебя есть только минута на сборы: потом тебя накажут.

Джейми взлетел по лестнице в коридор, куда выходили комнаты учеников шестого класса. Он уже знал, что все двери будут заперты, за исключением одной — той, в которой он весь следующий год будет исполнять обязанности бесплатного слуги и даже, возможно, любовницы и где его непременно будут за что-то наказывать.

Как ему и сказали, он три раза постучал в приоткрытую дверь — и произнес:

— Сэр, разрешите войти.

— Заходи, заблудшая душа! Почему же ты такой бледный? «Мы знаем, где мы, но не знаем, зачем» — так? Закрой рот, милашка, у тебя вид глупого птенца. Не все так плохо, правда? Перед тобой Гатри Эвримен, твой босс и повелитель на два следующих семестра. Садись.

— Благодарю вас, сэр.

Джейми сел в кресло с высокой спинкой, обитое чуть выцветшим темно-зеленым Дамаском, и, сообразив, что его рот опять непроизвольно открылся, закрыл его. Гатри Эвримен был просто огромным — его рост превышал шесть футов, а телосложением он напоминал игрока сборной команды страны по регби. Однако это сравнение всегда веселило его — он ни за что не соглашался и ногой ступить на игровое поле. «Мне больше по душе чревоугодие», — говаривал он. Джейми показалось, что своим присутствием Гатри заполнил все пространство комнаты. Эта комната была украшена шелковыми портьерами одного цвета с обивкой мебели, над камином висела картина Берн-Джонса, а в курильнице на окне дымилось какое-то благовоние. Здесь явно жил эстет, а не просто школьник. Впечатления не портил ни один школьный предмет; не было тут ни бит, ни фотографий, ни школьной формы.

— Чай? «Эрл Грей»? Прекрасно. — Гатри уселся в другое кресло и из стильного серебряного чайничка налил чаю в фарфоровые чашки. На столе стояло блюдо сэндвичей с очень тонко нарезанным огурцом и другое — с шоколадными эклерами.

— Отныне, мой друг, этим будешь заниматься ты — я просто хотел показать тебе, как это следует делать.

— Да, сэр.

— В точности так, как я показал, понял? Я не выношу вульгарных бутербродов, от них у меня несварение желудка.

— Да, сэр.

— И еще: когда рядом никого нет, называй меня Гатри.

— Да, Гатри, — ответил Джейми, почувствовав, как замерло его сердце: он был уверен, что такое обращение подразумевает степень интимности, которой он хотел бы избежать. Он заранее решил, что, если ему предложат вступить в сексуальную связь, он твердо откажется, но Гатри был настолько велик и силен, что мальчик усомнился, выйдет ли у него такой отпор.

— Ну как твоя подготовительная школа?

Джейми пожал плечами.

— Отвратительно, правда? — понимающе произнес Гатри. — Ну, ничего, теперь все пойдет намного лучше.

Всех, кто стар и кто молод, кто ныне живут,

В темноту одного за другим уведут.

Жизнь дана не навек. Как до нас уходили,

Мы уйдем — и за нами придут и уйдут.

Гатри продекламировал это, насыпая в чай сахар и размешивая его.

— Очень к месту, хотя поэт наверняка имел в виду нечто другое. Это старик Хайям, ты слышал о «Рубай»? Нет? Напрасно. Он изрек много чего мудрого. Но тебе повезло — Гатри все тебе объяснит. Мальчик мой, ты должен понять, что смысл подготовительной школы состоит в том, чтобы научить справляться буквально с любой жизненной ситуацией. Без сомнения, тебе пришлось научиться терпеть избиения и при этом не показывать и виду, что тебе больно. Я прав? Работники школы и старшие ученики приставали к тебе с непристойными предложениями, а ты не должен был никому об этом говорить. Ты был одинок среди толпы, и никто не знал, что ты при этом чувствуешь. Ты научился ценить дружбу, но скоро узнал, что, когда вмешивается власть, неразумно доверять таким друзьям — они обязательно предадут тебя. Теперь ты умеешь сосредотачиваться на зубрежке, есть отвратительную пищу и не блевать при этом. Могу поспорить, тебя приучили никогда не опаздывать, и ты научился курить. Вот видишь? Я прав во всем. Эта школа принесла тебе огромную пользу: если разразится