Изгой - Сэди Джонс

– Ага! – торжествующе воскликнула Кит, возвышаясь над поверженным соперником.

Льюис засмеялся, любуясь ореолом солнечного света вокруг ее головы, и сел. Кит молча ковыряла землю носком туфли. Потом нашла какую-то интересную палочку, уселась спиной к большому дереву и стала рисовать узоры на песчаной почве. Льюис сел рядом у широкого ствола, прикурил сигарету и откинулся назад, прикрыв глаза от дыма.

С ней хорошо. Куда лучше, чем одному.

– Тебе врезала Дора Каргилл.

– Ага.

– Она не в себе.

– Да, я слышал.

– А расскажи про тюрьму. Как там?

– Ничего особенного.

– С тобой плохо обращались?

– Я не высовывался.

– На школу похоже?

– Да, только там еще и учат.

– Чему?

– Я умею делать деревянные столы. И крепить к ним колесики.

– Да уж. Отличная профессия.

– Непыльная?

– Вроде того.

– Ай! – Кит загнала себе занозу.

– Покажи.

Она протянула руку, и Льюис стал ее осматривать.

– Больно вообще-то. Не нажимай!

– А как же тогда вытащить?

Кит отдернула ладонь и засунула палец в рот. Жест получился одновременно и детским и недетским и еще почему-то тревожным.

– У меня есть нож.

– Неправда!

– Правда. Покажи занозу, я вытащу.

– Нет!

– Я думал, ты терпеливая.

– Иногда.

– Ну, давай руку.

Льюис сделал вид, что роется в кармане.

– Не дам!.. Нет у тебя никакого ножа.

– Точно, нет.

Он снова прислонился к дереву, а Кит стала сосредоточенно ковырять палец. С ее волос упала крупная капля воды. Влажное платье липло к телу. Льюис смотрел на ее плечи, щеки, наклон головы. Ее можно было бы нарисовать несколькими уверенными, четкими мазками.

– Зачем ты обрезала волосы?

– В одном фильме была девочка с короткой стрижкой. Я подумала, что будет красиво.

– А не мальчик с короткой стрижкой?

– Нет, девочка. Да ну тебя!

– Тебе идет.

– Папа был в бешенстве. Сначала я постриглась сама – получился тихий ужас, и пришлось ехать к парикмахеру в Тервилль. Родители хотят, чтобы я отпустила волосы, только я не собираюсь.

– И не надо.

Шапка мягких темных волос подчеркивала изящество шеи. Льюис подумал, что Кит красива, не общепринятой красотой, а как-то иначе.

– Зачем ты сжег церковь?

Льюис поморщился. Глупый вопрос.

– Нет, правда. Зачем?

– Не знаю. Так получилось. Хотел посмотреть, что выйдет.

– Да уж, зрелище было яркое.

– Угу.

– Видел бы ты, какой поднялся шум.

– Видела бы ты судью.

– Тебя обсуждали на собраниях.

– Меня чуть не линчевали.

Кит рассмеялась. Некоторое время они молчали.

– Маму тоже похоронили на церковном кладбище, а она его терпеть не могла. Но, в общем, я не поэтому поджег. Даже не знаю почему.

Кит кивнула.

– Как твоя заноза?

Она протянула палец, и Льюис наклонился рассмотреть поближе. Кит затаила дыхание.

– Кит!

От громкого окрика они подпрыгнули. У реки стояла Тэмзин.

– Я тебя часами разыскиваю! Ты же знаешь, нам пора ехать! Мы все давно ждем.

– Извини.

Кит встала, отряхивая с платья и босых ног комочки земли. Тэмзин была в том же наряде, что и в церкви, безупречная и сердитая. Кит покосилась на Льюиса, который при виде Тэмзин забыл о ее существовании.

– И тебе привет, – сказал он.

– Если ты торопишься, то пойдем, – заявила Кит и потащила Тэмзин за руку. Напоследок та бросила взгляд через плечо.

– Пока, Льюис. На неделе я привезу тебе обед в вашу солидную контору.

– Спасибо.

Льюис проводил девушек взглядом. Ему стало гораздо лучше, но домой не хотелось. Наконец в сумерках он побрел к саду.

На лужайке стояла Элис: она видела, как Льюис показался из-за деревьев, и вышла ему навстречу.

Он остановился. Теперь не пройти незамеченным.

– Где отец?

– В доме. Где ты был?

Она спрашивала не как мачеха, а как женщина, и Льюис не стал отвечать. Из-за спины Элис на него таращились тусклые окна отцовского дома. Льюис упорно избегал смотреть на нее, вопреки всем попыткам привлечь внимание.

– Льюис, ты ведь не подашь виду, правда? Будешь притворяться, как раньше?

– Да.

– Льюис?

– Что?!

– Ты понимаешь, чего я хочу?

– Не знаю. Честно. Отстань от меня.

– Ты ведешь себя как будто…

– Перестань!

– Пожалуйста, не будь таким…

Элис заплакала, и он против воли взглянул на нее. Чем дольше он смотрел, тем сильнее хотел ее утешить, и это было невыносимо. Ему почудилось, что она тянет к нему руки. Не оглядываясь, Льюис вошел в дом и поднялся к себе в комнату, однако и там было тревожно и небезопасно, и он принялся ходить взад-вперед, стараясь не поддаваться дурным желаниям, а наконец успокоиться и лечь спать.

Рано утром в комнату постучался Гилберт. Когда он вошел, Льюис надевал рубашку, досадуя, что даже без похмелья с утра трясутся руки.

– Я уезжаю. Машину оставляю тебе.

– Спасибо.

– Увидимся в конце недели.

– Хорошо.

Гилберт мешкал на пороге, листая книгу, которую принес с собой.

– Меня очень беспокоит твое вчерашнее поведение за обедом. Твой приступ ярости нас очень напугал. Понимаешь?

– Да, сэр.

– Льюис… Порой бывает тяжело, даже невыносимо, но нужно помнить, что всегда есть выбор. Я хочу, чтобы ты это прочел.

Он положил книгу на кровать и, согнувшись, стал неловко листать ее в поисках отмеченной страницы.

– Может, тебе эти стихи покажутся старомодными, но для меня они всегда много значили. Кто ищет покоя и утешения, тот находит.

Стихотворение. «Заповедь» Киплинга. Не в силах ответить, Льюис молча разглядывал печатные строки.

– Льюис, так дальше не может продолжаться. Подумай, в кого ты превратишься?

– Прости, пожалуйста.

Помолчав, Гилберт спросил:

– По-твоему, одного «прости» достаточно?

– Нет, сэр.

Льюис смыл пену с лица и ополоснул бритву, однако не сложил ее, а принялся внимательно разглядывать тонкое прямое лезвие. Затем легким невесомым движением осторожно прочертил линию на внутренней стороне предплечья. Он сжимал рукоятку до дрожи в пальцах, но лезвие словно парило в воздухе, едва касаясь кожи. Закончив, он отложил бритву.

Глава пятая

И если ты себе остался верен,

Когда в тебя не верит лучший друг,

И если ждать умеешь без волненья,

Не станешь ложью отвечать на ложь,

Не будешь злобен, став для всех мишенью,

Но и святым себя не назовешь…[4]

Настало утро вторника. Элис закрылась в ванной, Льюис лежал у себя на кровати. Кроме них, в доме никого не было. Слышался плеск воды. На секунду Льюис представил, как Элис моет все тело, потом между ног. Дверь ванной открылась, он затаил дыхание и выдохнул, только когда Элис прошла к себе в спальню и