Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов

Он был благодушно настроен. Крепок и коренаст. С головой, похожей на огромную твердую пятку с толстой кожей, связками сухожилий, среди которых поблескивали маленькие жестокие глаза носорога. Под его пиджаком и рубахой, в недрах модных брюк отсутствовали пустоты. На них не было складок, словно одежда была плотно натянута на чугунную тумбу, распиралась ею изнутри. Если совлечь с него облачение, как он иногда это делал на краю ледяной проруби, позволяя фотографировать свою жирную курчавую грудь, плотный живот и ляжки, собираясь рухнуть в шипящую зеленую воду с плавающими мелкими льдинками, то обнаружится гладко отшлифованный, смугло-блестящий чугун, как у основания уличного фонаря. Это основание погружалось в асфальт, уходило в грунт, расширяясь огромной металлической луковицей. Оно соединялось стальными волокнами с железным ядром Земли, что и объясняло происхождение его магнетизма. Позволяло жителям отдаленных губерний с помощью компаса точно выходить на мэрию, где их обычно задерживала охрана, не пуская дальше порога. Этот фонарный столб, закрепленный в металлическом центре ада, где сгорали и корчились грешники, вершиной своей подымался над Пушкинской площадью, распускался венчиком нарядных светильников. Под фонарями падал серебристый дождь, сыпал голубой снег, летали белые летние шелкопряды. Трепетала закрепленная матерчатая реклама казино «Голден Палас». Дежурил постовой, отдавая честь проносившимся правительственным «Мерседесам». Стояла красивая валютная проститутка в норковой шубке, больная СПИДом. Светились лунным светом большие часы, указывая на приближение судного часа. Тянулся медный провод, под которым, зажигая зеленую искру, проплывал прозрачный троллейбус, наглотавшийся перед сном безденежных интеллигентов и пьяниц.

Мэр пропустил под собой медлительный троллейбус. Поправил на голове светильник, смотревшийся как стеклянная ермолка. И продолжил фразу, обращенную к заискивающему политологу:

– Я открыто говорю: если Президент страдает от болезни, которая мешает ему работать по десять часов в сутки, он должен, в интересах государства, оставить свой пост и уйти на покой. Я открыто говорю: если кремлевское руководство поражено коррупцией, о чем заявляет нам уважаемый Прокурор, то это руководство должно быть наказано по суду, невзирая на посты, на близость и родство с Президентом. Я открыто говорю: получив власть законным путем, мы готовы взять на себя заботы по воссозданию Великой России. Такова моя открытая и честная позиция…

Эту фразу уловил проходивший мимо Белосельцев, испытывая притяжение чугунной намагниченной тумбы. Мэр был всегда ему страшен своей неукротимой, геологической энергией. Эта неодолимая энергия превращала любимую Белосельцевым Москву, где он родился и рос, изведал самые нежные и возвышенные переживания, связанные с обожанием милых и близких, первой любовью, опытом увлекательной и грозной профессии, эта кипучая, неиссякаемая энергия превращала любимую Москву совсем в иной город. В столицу иной страны, куда силой вселили Белосельцева, принуждая жить в постоянном больном изумлении. Словно город спешно украшали для какой-то пышной коронации. Готовили чье-то пышное венчание на царство. Изгоняли из столицы всю предшествующую, драгоценную для Белосельцева жизнь.

Мэр железными палками избивал ветеранов войны, насылая на них закованную в латы милицию, которая ломала ребра защитникам Москвы и участникам штурма Берлина. При этом на Поклонной горе он отстроил Пантеон Победителей, соорудил мечеть, синагогу и церковь, которые издалека, с недоверием, наблюдали друг за другом, создавая треугольник тревоги и отчуждения.

Он построил белоснежный, златоглавый храм Христа, сиявший над туманной Москвой как золотое негасимое солнце. Но туманы, в которых сияло солнце храма, были испарениями греха и болезни, дыханием распада и тления, которое выделяли бессчетные притоны, игорные дома, скопления проституток, праздники садистов, фестивали извращенцев, конкурсы детоубийц, аукционы по продаже человеческих органов.

Он пригласил в Москву орды денежных предприимчивых кавказцев. Посадил в префектуры армян. В музеи – коротконогих упитанных татов. В казино и отели – чеченцев. В банки и тресты – евреев. Рынки и нефтезаправки отдал азербайджанцам. За ним по пятам, как придворный колдун и советник, следовал неотступный кореец. Он же, Мэр, в бархатной черной ермолке, окружил колючим кольцом Дом Советов, где русские люди молились перед смертью, выносили в дождь иконы и зажженные свечи, прислушиваясь к ночному рокотанию танков.

Страна, для которой Мэр спешно готовил столицу, была «Новой Хазарией». Повелитель, которого Мэр звал на царство, был ослепительный чернокудрый красавец в пурпурных одеждах, в рогатом, усыпанном алмазами венце. Мэр украшал Москву златом и мрамором, возводил висячие сады, пускал в небеса хрустальные фонтаны, ожидая часа, когда в День города на черном «Кадиллаке», в упряжке тысячи крылатых грифонов, сошедших с рекламы «Шелл», в окружении голых юношей из эротического театра Виктюка въедет Антихрист. И Мэр в сопровождении Патриарха под венчальную ораторию Шнитке, написанную на стихи Бродского, поведет его в Успенский собор.

Такая несусветная картина пронеслась в измученном воображении Белосельцева, когда он преодолевал магнитное поле Мэра. Сердце его колотилось так, словно он пешком взобрался на вершину Останкинской башни. Он удалялся от Мэра. Приближался к Прокурору.

Прокурор разговаривал с пышной полуобнаженной блондинкой, изображавшей из себя Мерилин Монро. Он нежно обсасывал розовую креветку, заглядывая в глубокий вырез платья, где круглились взволнованные влажные груди, и, казалось, раздумывал, на какую из двух грудей поместить усатое панцирное существо со множеством хрупких ножек.

– Мы будем действовать только в духе Его Величества Закона. – Прокурор слегка шепелявил, выдувая воздух сквозь розовую свистульку. – Нам необходимо очищение, которое, как весенний ливень с грозой, смоет с кремлевских башен всю грязь и скверну. – Он слегка грассировал, словно во рту его вибрировала розовая чешуйка креветки. – Но закон для прокурора превыше всего. Знаете, как называют меня за спиной? «Рыцарь Закона»!..

Он обсосал креветку, посмотрел на дамскую грудь, сожалея, что не смеет исполнить свое желание. Аккуратно отложил креветку на край тарелки. В этот момент и подошел к нему Белосельцев, старавшийся придать себе легкомысленный и рассеянный вид.

– Боже мой! – сказал Белосельцев, протягивая Прокурору ладонь, с легким испугом ожидая рукопожатия. – Вот уж не думал вас здесь увидеть!

– Поистине, это чудо! Чудо совпадений! – Ладонь у Прокурора была мягкая, сдобная, и если поковыряться в ее теплой глубине, то можно было отыскать изюм. – Сегодня утром звонил вам, да не застал. И по дороге сюда думал о вашей коллекции.

– Вот она, коллекция бабочек! – Белосельцев, ощутив свободу и прелесть игры, повел рукой по блистающим туалетам, драгоценностям, приклеенным ресницам и парикам. – Столько великолепных экземпляров!

– Жаль, что у нас нет сачков, – принял игру Прокурор, глядя вслед удалявшейся Мерилин, чье серебристое платье раздваивалось при ходьбе, приклеиваясь к ягодицам.

– Вон та – африканская нимфалида. – Белосельцев глазами указал на известную эстрадную певицу, в полупрозрачной