Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

– Я Ольга.

Соседка смачно откусила от красного яблока. Ангелина вяло кивнула в ответ. Микки-Маус на огромных грудях жалостно растягивался с каждым вдохом женщины, словно по нему проезжал каток. В унылой комнате с высоким потолком их было только двое. Еще две койки пустовали. Живот болел, но не так, как накануне, а тупо, тягуче. Непослушной рукой Ангелина приподняла плотное одеяло. На животе белело три крупных хирургических пластыря: один на пупке и два пониже, симметрично над тазовыми костями. На пластырях проступали небольшие темные пятна крови, а еще под каждым топорщилось по две темные точки. За дверью раздраженный голос кого-то отчитывал:

– Могли хотя бы яичники оставить, перестраховщики, она ведь совсем еще молодая…

Тетя! Слезы бесконтрольно полились по щекам. Еще никогда она не была так рада слышать это шарканье хромой левой. Когда над Ангелиной возникло лицо Марины, ее обрамленные розовым глаза навыкате показались самыми прекрасными на свете. А тетка тем временем уже деловито расставляла продукты из пакета на тумбочке, знакомилась с Ольгой. Повесила на спинку стула свежее полотенце, извлекла из сумки бутыль шампуня…

– Шрамов, говорят, вообще не останется. Они закрепили разрезы скобами, как степлером, знаешь, это гораздо лучше, чем швы, через годик вообще никто не догадается, что операция была!

Ангелина понимала, что отсутствие шрамов – слабое утешение и тетка просто что-то говорит, чтобы заполнить пустоту. Да и кто теперь будет разглядывать этот живот…

– Ну как ты? – Марина приложила прохладную мягкую ладонь ко лбу Ангелины.

– Нормально, нормально… Марин, Мариночка…

– Ну, ну, все хорошо, ты отдыхай, отдыхай. Компания в палате у тебя отличная, с врачами я пообщалась, раньше бы весь живот располосовали, а теперь вон какие современные технологии, лапароскопия, я обо всем договорилась, к тебе будут очень внимательны…

На этих словах Ольга фыркнула. Марина обернулась на нее и, видимо, удостоила такого взгляда, что соседка сразу отвернулась к стене и продолжила увлеченно грызть яблоко. Дальше Марина позвала медсестру и вместе с ней помогла Ангелине пописать в утку. Это мероприятие стоило Ангелине колоссальных усилий и заняло около пятнадцати минут: поднимать таз было тяжело, а мышцы внизу никак не хотели расслабляться. Но подсоединять катетер к мочевому пузырю она наотрез отказалась. Дальше Марина попыталась соблазнить больную всякими вкусностями, которые она принесла и еще принесет, но Ангелина сейчас не смогла бы проглотить ни кусочка. Тогда тетка поцеловала засыпающую Ангелину в лоб и тихонько удалилась.

Еще полтора дня Ангелина в основном спала, иногда прерываясь на мучительную и унизительную процедуру с уткой. На третий день она смогла, с несколькими передышками, опираясь одной рукой о стену и другой на Ольгу, доковылять на подгибающихся ногах до туалета в конце коридора. Дальше уже стало легче. Полная соседка одалживала Ангелине журналы и рассказывала какие-то невероятные байки про своих бесчисленных родственников: сестер, братьев, теток, дядьев, племянниц и племянников. Казалось, семья соседки насчитывает по меньшей мере пару сотен человек, и в их именах и семейных отношениях Ангелина сразу запуталась. Но болтовня женщины притупляла мысли и успокаивала.

По вечерам они играли в карты. Несмотря на количество семейных историй, Ольгу никто никогда не навещал. Однажды, побив, как и всегда, на последнем кону карту Ангелины козырным тузом, соседка вдруг выдала:

– Меня ведь тоже всю вычистили. Думаю, Господь не хочет, чтобы я снова давала жизнь. Это Бог меня наказал. За то, что я была плохой матерью.

На Ольге была цветастая кофта в стразах с изображением лилии, пожираемой языками пламени, и надписью Faer. Ангелина немного подумала и ответила:

– Да, я думаю, меня тоже Бог наказал.

Через два дня Ольгу выписали, и Ангелина прощалась с тяжелым сердцем, как будто они знали друг друга всю жизнь. Вместо грузной женщины в тот же день в палату подселили молчаливую худую девочку-подростка с розовыми волосами, с которой Ангелина за неделю обменялась буквально парой фраз.

В начале сентября Ангелине сняли скобы с живота. Металлические прищепки срывали с кожи резкими движениями, и свежие рубцы на удивление почти не кровили и выглядели действительно вполне безобидно, будто царапины. Как через такие крохотные надрезы могли вытащить целую матку? На прощание Ангелине выдали упаковку таблеток гормонозаместительной терапии и велели показаться через месяц.

Возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Марина, встречавшая Ангелину во дворе больницы с тортом «Графские развалины», без слов все поняла и повела племянницу на автовокзал.

– Свежий воздух тебе сейчас на пользу пойдет, – приговаривала она. – Марточка месяц как улетела в Москву, как раз для тебя комната освободилась.

В старом доме в Возжаевке пахло яблочным повидлом и пылью. Каждый второй предмет мебели и техники был бережно накрыт вязанной крючком салфеткой: телевизор, кресла, тумбочки. Впервые Ангелина поняла, как сильно любит это место. Пару дней она провела на диване, беспрестанно щелкая пультом, обернутым в плотный целлофан. Марина каждый день уходила на работу в военный городок. Оставаясь в одиночестве, ища чем себя занять, Ангелина обследовала комод, тумбочку, шифоньер. В углу за немудрящими теткиными одежками болтались ситцевые платьишки: одно в горошек, другое в клетку. Ну понятно, Марта не взяла в Москву такое деревенское, дачное. Ангелина подумала, что надо бы как-то забрать из квартиры теплые вещи. Возвращаться в город Б она не собиралась. Однажды вечером Ангелина спросила:

– Не найдется ли для меня работы в поселке? Какой угодно, хоть полы мыть. Не хочу сидеть без дела. И, если можешь, надо бы осенних вещей из квартиры привезти…

Марина отправилась в город Б на следующий же день. В свои семьдесят шесть, несмотря на хронические болезни, тетка выглядела едва на шестьдесят и энергии у нее было хоть отбавляй. Ангелина ощущала себя старше Марины и недоумевала, в чем же секрет тети. Наверное, в том, что она никогда не связывалась с мужиками, жила одна…

Ангелина в отсутствие тетки решила исследовать небольшой садик: к следующему сезону она многое сможет тут улучшить, и даже идеальный уголок для розовых кустов есть. Мечта о доме, можно сказать, сбылась, пусть и не совсем так, как представлялось.

К вечеру тетка вернулась с дорожной сумкой, набитой вещами.

– Слушай, там китайская семья квартирой интересовалась… – Марина принялась доставать и развешивать на плечики одежду Ангелины. – Приличные люди, не торговцы с рынка, оба китайский преподают. Ну, я им показала квартиру, они даже книжки профессора просили оставить, вот, пригодились как раз! Так, эти брючки простирнуть надо, наверное.

– Ну, я в целом не против… – Ангелина не загадывала наперед, как долго она задержится у тетки, но вариант сдать квартиру в городе казался логичным.

– Вот и славно, я уже и задаток у них взяла. – Из бокового кармана сумки тетка аккуратно извлекла свернутый трубкой лист.

– А это еще зачем?

Тетка развернула бумагу и залюбовалась портретом молодой Ангелины, выполненным угольным карандашом.

– Твой отец любил этот рисунок. У себя над кроватью повешу. Ты тут так похожа на мать.

Ангелина тяжело вздохнула и пошла загружать часть одежды в стирку. К своим брюкам и свитерам она добавила вещи из бельевой корзины тетки. Пахло дешевой химией для чистки кафеля. Сердце сжалось. На самом дне плетеной корзины валялись с одной вывернутой штаниной узенькие джинсы, все в зеленых пятнах от травы. Ангелина приложила их к своим бедрам. Джинсики казались детскими. Сколько было Марте, когда она их носила, десять? В ванную заглянула тетка.

– А, это Марта скинула, когда уезжала, я не успела застирнуть.

Ангелина не видела дочь целый год. Она уже и забыла, что Мартышка такая тонкая, такая хрупкая. Джинсы полетели в барабан старой китайской стиральной машинки. Весь год Ангелина была поглощена собой, построением глупых воздушных замков, выбором люстр, под которыми сейчас прохаживается Ириска… тьфу! На месте тетки она не пустила бы себя на порог.

28 (Люба)

Любовь Великодная взглянула на наручные часы «Омега» и в очередной раз залюбовалась переливающимся на свету бриллиантовым обрамлением циферблата. Шестьдесят четыре камня, которым даже полагался отдельный сертификат. Часы – подарок самой себе на первый