Год Черной Обезьяны - Елизавета Ракова

партнерский бонус. Стрелки показывали семь тридцать. Люба почти никогда и никуда не приезжает заранее. Пунктуальность в Москве – признак человека неуспешного и невостребованного. Люба ювелирно рассчитывает опоздание минут на пять-десять. Фраза «Извините, предыдущая встреча затянулась» идеально задает тон переговорам и добавляет авторитета.

Но в этот раз ей нужно гарантированно не упустить прилетавшую на потрепанном дальнемагистральном «боинге» девушку, ведь та не была предупреждена о встрече. Поэтому в Домодедово Люба приехала с запасом в полчаса.

В правом крыле аэропорта было многолюдно: встречающие ругались себе под нос, всматривались в мобильники, о чем-то переговаривались, нервно вышагивали взад-вперед. Табло прилета пестрело красными полосами: в Подмосковье горели торфяники, и из-за плотного смога, накрывшего столицу, многие рейсы были отменены или задержаны. Но борт из города Б сел точно по расписанию. Возможно, у него просто не было достаточно топлива, чтобы кружить над Домодедово или свернуть с маршрута и долететь до запасного аэродрома.

Прошлым летом они с Машей стояли в этой же зоне, только тогда Люба не знала, что встречать они должны были Марту.

Перед этим, в апреле, Люба засиделась в офисе допоздна. Вообще-то в тот день особенной надобности задерживаться на работе не было, как и в последние несколько недель. Получив долгожданное повышение до партнерства, она наконец начала делегировать «драфтинг руками» младшим сотрудникам, из-за чего в ее жизни вдруг образовалось некоторое свободное время. Это Любе не нравилось. Пустые часы отчего-то ощущались будто тяжелая сумка, набитая документами, которые таскаешь весь день, а они тебе в итоге не пригождаются. Мысль о незанятом вечере или выходном дне разрасталась в груди темной дырой. Поэтому вместо того, чтобы с досадой придумывать, что бы поделать дома, Люба предпочитала сидеть в своем кабинете с панорамными окнами на огни ночной Москвы. Сейчас она чистила входящие, педантично раскладывая имейлы и документы по папкам и подпапкам в системе.

Вдруг ожил мобильный. Вот бывает же такое, что телефон звонит как-то особенно настойчиво и понимаешь: что-то случилось. Хотя рингтон тот же самый, что звучал уже раз двадцать в течение дня. Люба с указательным, застывшим на клавише мышки, подключила наушники к айфону и нажала «ответить».

– Алло?

– Алло, Люба, привет! Не узнала? Я тут это, кхм…

Мужчина глухо закашлялся, будто только что бежал за отходящим от остановки автобусом и не догнал.

– Слушаю. Кто это?

– Люб, ну это я, Генка Данилов!

Внезапно Люба поняла, что рада звонку от мужа сестры. Генка всегда казался ей каким-то родным и понятным, более близким, чем кровные родственники. Генкину предприимчивую энергию Люба ощущала и в себе тоже. Не прошла даром и давняя встреча возле Белого дома на второй день путча, когда Генка попытался подсадить студентку Любу на танк, но залезть на каблуках не получилось. К тому же Генка – отец замечательной девочки Марты.

– Я тут проездом в Москве, по делам… – Голос Генки звучал как-то незнакомо. – Думал, может, увидимся?

Условились через полчаса встретиться в ресторане недалеко от офиса. Менеджер, кавказец, косящий под итальянца, натянуто улыбаясь, проводил Любу к столику у окна. Несмотря на то что Люба неизменно посещала это заведение вот уже много лет, кавказец не становился дружелюбнее. Люба всякий раз отмечала, что в сфере обслуживания масса профнепригодных кадров. Недавно у них в этом ресторане даже проходил небольшой корпоратив. Все остальные партнеры в фирме были мужчинами, и все как один – женаты и с детьми. Разговор за столом вращался вокруг детских садиков, школ, секций, репетиторов и отелей с хорошей анимацией. Люба с нарастающим раздражением ковыряла вилкой свой крабовый салат, ощущая абсолютно несправедливую неполноценность на фоне своих укомплектованных семьей коллег мужского пола. Не то чтобы ей остро хотелось детей или мужа, просто неспособность поддержать разговор делала ее в собственных глазах какой-то ущербной. Как будто Люба скрывает какой-то тайный изъян. Она развлекала себя, фантазируя, как расскажет жене Волгина про то, что ее супруг запирается в переговорке с вечерней ассистенткой, когда думает, что все ушли. Как нашепчет на ухо благоверной партнера судебной практики Трушина: весь офис в курсе, что он возил в командировку в Новосибирск некую Люсю. Это потом по отчетам из отеля видно было, которые он в бухгалтерию предоставлял. У многих из ее семейных партнеров-коллег имелись любовницы, и все им как-то сходило с рук.

– Привет!

Генка прибежал с пятиминутным опозданием. Он улыбался неестественно, точно держал что-то во рту. Люба приподнялась и потянулась приобнять мужа сестры.

– Отлично выглядишь!

Люба сказала это автоматически, хотя вообще-то так не думала.

– Да куда там…

Усаживаясь, Генка расстегнул верхнюю пуговицу слишком мешковатого, будто от старшего брата, пиджака. Нижние оставил застегнутыми, как часто делают провинциалы, и остался сидеть будто в коробке.

– Ну, рассказывай, что привело тебя в Москву?

Люба говорила словно не своим, неестественно-радостным голосом, старалась взбодрить какого-то резко осунувшегося, серого Генку.

– Сейчас, только закажу чего-нибудь, а то весь день не жрал… Извини, то есть не ел. Мотался по Москве, общался с поставщиками… Желудок в узел завязался уже.

Только теперь Люба поняла, что смутило ее в Генкиной улыбке – он поставил себе виниры, причем какие-то не самые удачные. Слишком крупные, ровные и белые зубы смотрелись диковато на усталом небритом лице. Будто большой праздничный бант на старой коробке из-под обуви.

– А-а, зубы заметила? – Генкин смех напомнил о нем прежнем. – Это я специально поставил, чтобы солиднее для московских партнеров выглядеть.

В Москву Генка приехал общаться с «Самсунгом», «Бошем», «Элджи» и прочими, просить для «Технорая» эксклюзив на регион. Не так давно он узнал, что в город Б будет заходить «М.Видео». Сеть Генкиных магазинов и так не очень хорошо себя чувствовала в последнее время, ну а уж такой гигант в конкурентах их точно похоронит. «Технорай» не сможет тягаться с их логистикой, акциями и ценами. С каждым словом Генки Люба с грустью осознавала, что никакого эксклюзива московские дистрибьюторы ему не дадут – слишком потертый, слишком нуждающийся у него вид. А потом вдруг Генка махнул рукой и как-то повеселел, будто вспомнил о хорошем.

– А знаешь… – Генка откусил от пиццы и задышал, пытаясь остудить во рту горячее, – иногда мне кажется, что я не очень-то и хочу спасать «Технорай».

– У тебя другие планы? – Люба приподняла тонко выщипанные брови.

– Начну издалека. – Генка задумчиво посмотрел куда-то за плечо Любы. – Иногда я думаю, что надо было тогда оставить Ларису в Москве. Я тоже, конечно, по молодости, по дурости дров наломал, но и она уже с тех пор мне сполна отплатила.

Люба думала, что будет рада краху семейной жизни сестры, но отчего-то от рассказа Генки стало тоскливо.

– Она одержима этим московским режиссером, – Генка криво усмехнулся, – собирает программки его спектаклей и хранит в ящике под кроватью, думает, я не знаю. Проводить вечера дома я не очень люблю. Взял себе привычку долго гулять перед сном, по набережной туда-сюда шастаю.

Генкин рассказ воскресил в воображении Любы ночной город Б. Вот Генка смотрит на другой берег Амура, на огни Китая. Постепенно начинает казаться, будто красные и желтые всполохи лампочек подсветки посылают какой-то сигнал. А еще будто там кто-то стоит, изредка поднимает руку и машет. Не то приветствует, не то подзывает.

Генка сделал паузу, и Любе показалось, что он чего-то недоговаривает. Что муж сестры, глядя через узкую грязную речку Амур, представляет кого-то конкретного. Гена встрепенулся, закинул помидорку черри в рот и возобновил рассказ.

– Догуливаю я обычно аж до Машкиной гимназии, мимо педа. Как-то раз было – кругом вообще никого, потому что достаточно поздно, плюс морозы ударили жуткие. Ну, моим прогулкам это не помеха! Термобелье, лицо шарфом обмотал, ресницы, капюшон, воротник куртки – все в инее…

Люба вспомнила, как на морозе громко скрипит под ногами твердый, будто накрахмаленный, снег. Вместе с Генкой явственно увидела – пожилой мужчина в каких-то лохмотьях, опершись на ограждение, смотрит на Китай. Конечно, ему холодно, но он абсолютно неподвижен – не кутается, не перетаптывается. И вдруг он обернулся и посмотрел Генке в глаза.