Таёжный, до востребования - Наталья Владимировна Елецкая

– Хорошо-хорошо, – закивала комендантша, убирая рецепт в сумку. – Вы уж извините меня, Зоя Евгеньевна! – неожиданно с чувством сказала она.

– За что?

– Ну как… – Клавдия Прокопьевна неловко улыбнулась. – За мою грубость, за то, что тогда ворвалась в вашу комнату, и…

– Пожалуйста, пригласите следующего пациента.

В конце приема, пользуясь временной передышкой (очередь имела странную тенденцию внезапно рассасываться, а потом так же внезапно образовываться вновь), я вынула из ящика стола отпечатанную на машинке стопку листов, пробила их дыроколом, вложила в папку-скоросшиватель и подписала фломастером: «План по медицинскому ликбезу в п. Таёжный. Автор: З. Е. Завьялова». Печатную машинку я одолжила у Арины Петровны, сотрудницы регистратуры. Мне хотелось, чтобы план был надлежащим образом оформлен – так он выглядел более солидно.

Не было смысла ждать еще неделю до назначенного Фаиной Кузьминичной срока. Составляя план, я настолько прониклась идеей ликбеза, что хотела поскорее приступить к ее реализации. Задача, вначале кажущаяся невыполнимой, обретала вполне конкретные очертания.

Я могла бы встретиться с главврачом уже сегодня (Фаина Кузьминична засиживалась в стационаре допоздна), но после работы меня ждал Дедов.

В райком комсомола я успела почти к самому закрытию. Незадолго до шести скорая привезла ущемление позвоночной грыжи. Понадобилось полчаса, чтобы стабилизировать пациента и подготовить его к транспортировке в Богучанскую больницу для экстренной операции.

Дедов поливал из лейки фикус, стоявший в простенке между окнами. Обернувшись, он бросил на меня быстрый взгляд и позволил себе намек на улыбку.

– Добрый вечер, товарищ Дедов. Извините за опоздание, у меня был срочный…

– Не извиняйтесь. Я не сомневался, что вы придете.

Дедов указал на два кресла, стоящие в стороне от стола и стульев для посетителей и образующие, вместе с журнальным столиком, своего рода неофициальную зону.

– Присаживайтесь, Зоя Евгеньевна. Вы, я вижу, запыхались. Хотите воды?

– Нет, спасибо.

– Чаю?

Я покачала головой и села на краешек неудобного кресла с деревянными подлокотниками. Меня не покидало ощущение, что я пришла на допрос.

Дедов уселся в другое кресло, закинул ногу за ногу и впился в меня бесцеремонным взглядом, очевидно, давая мне возможность покаяться самой и тем самым облегчить свою участь. Я хранила молчание, с преувеличенным любопытством разглядывая неказистую обстановку кабинета, которую успела изучить в прошлый раз. Мне нужно было куда-то девать глаза, ведь не могла же я, в конце концов, ответить ему таким же прямым взглядом.

Пауза затягивалась, и в какой-то момент я почти уверилась, что мы так и будем сидеть и молчать, пока Дедов не решит, что пора расходиться по домам.

– Как ваши дела, Зоя Евгеньевна? – неожиданно спросил он.

– Хорошо, спасибо.

Мое замешательство не укрылось от внимания Дедова. Он снова улыбнулся, на этот раз вполне искренне. Это, вероятно, должно было разрядить обстановку, но подействовало на меня с точностью до наоборот. Я хотела уйти как можно скорее, поэтому ринулась на амбразуру.

– Тогда, в Доме культуры, на танцах…

Дедов внезапно оживился. Весь его вид, казалось, говорил: «Ну-ну!», побуждая меня продолжать, но я умолкла на полуслове, кляня себя за косноязычность, вызванную подспудным страхом, передавшимся мне, в прямом смысле слова, с молоком матери.

Я никогда не забывала о довольно неприятном факте из маминой биографии, из-за которого она не смогла поступить в мединститут сразу после школы, а сделала это лишь спустя семь лет (все это время ей пришлось работать санитаркой в психиатрической больнице; позднее она вернулась туда уже в качестве специалиста).

Маминых родителей расстреляли в 1940 году по доносу соседа по коммуналке, претендовавшего на лишние квадратные метры в историческом центре Ленинграда. Маме было тогда восемь лет. Она, несомненно, попала бы в детский дом для детей врагов народа, если бы не ее сестра Пелагея, годом раньше вышедшая замуж за номенклатурного чиновника, который добился для жены права опеки над девочкой. Благодаря покровительству дяди Олега мама смогла окончить десятилетку, но поступить в институт ей не дали. Она сделала это только в 1956 году, когда бабушка и дедушка были посмертно реабилитированы, а мне исполнилось два года.

Меня отдали в ясли. Мама училась на дневном отделении и подрабатывала в больнице, отец преподавал литературу в техникуме. Когда мама получила диплом, а я пошла в первый класс, карьера отца взлетела стремительно и неожиданно. В течение шести лет он стал сначала доцентом, а потом профессором кафедры ЛГУ. Наша жизнь значительно улучшилась. Каждое лето мы ездили на море: в Крым, Абхазию, Ейск, Дербент…

Родителей ждала долгая счастливая жизнь, если бы не тот роковой вечер, который навсегда изменил жизнь мою и отца.

Я была уверена, что Дедов знает и о том, что случилось с мамиными родителями, и о том, при каких обстоятельствах я сама лишилась матери. В самом этом факте не было ничего постыдного, но я всё равно ощущала вину, словно моя биография не была такой кристально чистой, как полагается комсомолке.

– Продолжайте, – подбодрил Дедов. – Вы упомянули танцы в Доме культуры…

– Я, конечно, не должна была на них ходить, но…

– Почему? – удивленно перебил он.

Это, несомненно, был вопрос-подвох, вопрос-проверка.

Дедов смотрел и ждал. Ждал, словно паук в паутине, караулящий свою жертву. Картинка оказалась такая яркая, что меня невольно передернуло. Это не укрылось от его внимания.

– Зоя Евгеньевна, не нужно меня бояться. Я позвал вас вовсе не для того, чтобы пожурить за неправильное поведение, как вы, должно быть, подумали. Наоборот, вы ведете себя безупречно… я бы даже сказал, слишком безупречно.

– Не понимаю.

– Не стоит пренебрегать скромными радостями, которые молодая незамужняя женщина может найти даже в таком глухом поселке, как наш. Вы приехали месяц назад, и за это время только один раз побывали на танцах, да и то мучаетесь угрызениями совести. С другой стороны, контингент, который там собирается… скажем так… не вашего уровня. Все эти лесорубы, шоферы, рабочие… Вам с ними даже поговорить не о чем. Я, разумеется, не разделяю людей по статусу, в СССР все профессии одинаково важны, но факты в карман не спрячешь. Вы – коренная ленинградка, дочь филолога, с отличием окончившая мединститут и за последние пару лет наверняка прочитавшая столько книг, сколько за всю жизнь не прочтет ни один местный лесоруб.

Я смотрела на Дедова, пытаясь понять, к чему он клонит. Во время нашей прошлой встречи он не был таким многословным.

– На танцы ходят не только лесорубы, – сказала я, чтобы хоть