Встретимся в музее - Энн Янгсон

просит, а назавтра напрочь забывает, почему и для чего она об этом просила. Но вообще она без остановки пересказывает смехотворные размышления и поступки почти каждого встречного и щебечет про Лорну, Маргарет или Джуди, хотя я понятия не имею, кто все эти люди. Я знаю только одно: все они беспрестанно говорят и делают что-то такое, что Дафне и в страшном сне бы не приснилось, можете себе представить?

Бывало, я оказывалась рядом с Дафной на праздниках, когда ее муж был еще жив, в компании других женщин (не исключено, что это были Лорна, Маргарет или Джуди), и у них всегда находилась нужная реакция. Они либо вспыхивали, либо начинали хохотать, либо демонстрировали ироничную снисходительность в отношении вещей, описываемых Дафной, после чего приводили похожие примеры из собственной жизни. Я никогда не обладала таким навыком. Я без труда могу поделиться своим мнением, например, что вижу разумный смысл в том, чтобы протирать влажные тарелки бумажными полотенцами, или что ее маме почти девяносто лет, а значит, можно простить ей некоторую рассеянность. Иногда я так и делаю, а Дафна смотрит на меня, словно я не поняла шутки. Так что чаще я просто улыбаюсь, когда улыбается она, и позволяю ей думать, что я во всем с ней согласна, попадая в ловушку собственной неспособности вступать в конфликты.

Разумеется, я осознаю, что делаю сейчас ровно то же, за что критикую Дафну. Я подробно описываю Вам недостатки и слабости Дафны Тригг: ее неумение понять слабые места других людей, посочувствовать им, а еще ее неспособность находить другие темы для разговоров, кроме обсуждения недостатков ближних. Разве не этим же я занимаюсь в письме, которое Вы сейчас читаете? Мне очень стыдно, но при этом я не могу сдержать улыбку.

Постепенно зимние месяцы будут сменять друг друга, и я привыкну к холоду, а Дафна привыкнет к бухгалтерским книгам. Я перестану заходить в кабинет и вернусь к своим обычным делам: уходу за курами, готовке, уборке, прогулкам с собакой, предложениям помощи любому, кому она потребуется. Так будет гораздо лучше для моего душевного спокойствия и моего характера. Я планирую вскоре навестить Мэри и Василия и жду этой поездки, встречи с горами, а еще появления какой-нибудь новой, менее приземленной темы для разговора с Вами.

С любовью,

Тина

Силькеборг

20 ноября

Дорогая Тина, я нуждаюсь в том, чтобы Вы продолжали рассказывать мне о своих делах и мыслях. Мне стало очень важно быть связанным с кем-то, потому что в настоящий момент я чувствую себя запертым в своей собственной жизни, словно в футляре.

Помню, как в самом начале нашего общения Вы написали, что чувствуете себя погребенной заживо. Именно так сейчас ощущаю себя я. Я работаю над книгой и параллельно с раскапыванием фактов о фигурках, найденных в земле, закапываюсь в информацию об их формах и значениях. Многое в их символике связано с деторождением и материнскими утробами, и, сосредоточенно сидя у экрана компьютера, я постоянно жду телефонного звонка. В пространстве, которое я занимаю физически, все тихо и спокойно. Нет никаких потрясений, только терпеливый поиск фактов и соотнесение их с другими фактами. За пределами занимаемого мной пространства – неопределенность процесса разрешения от бремени. Фигурки, которые я вижу на экране и с которыми имею дело в музее, такие твердые; но образ Карин в моей голове очень нежен, а нежное не может противостоять травмам так, как это делает твердое. Мне с трудом дается задача совместить и примирить все эти мысли в голове, пока я сижу за работой.

Самые ранние из статуэток – это прямые вертикальные фигурки, без груди, без широких бедер или выпуклого живота. Можно определить, что это фигурки женщин, только по резным силуэтам ожерелья на том месте, где должно располагаться горло. Это тоже меня смущает. Я не знаю, радоваться ли этой простоте или злиться, что все так упрощено.

Мне нужны Ваши письма, они помогают понимать окружающую действительность.

Еще я думаю о том, как стану дедушкой, и вспоминаю собственного дедушку, отца моего отца (отца мамы я никогда не знал). В моем сознании он является символом всех дедов точно так же, как статуэтки богинь символизируют всех женщин. Он так же далек от образа дедушки, которым вскоре стану я, как фигурка на экране компьютера далека от образа Карин. Он был человеком суровым и нелюдимым (эти слова я нашел в словаре, надеюсь, они Вам понравятся), и я восхищался им, его личностью и историями, которые о нем рассказывали.

Во время войны дед был фермером. Наверное, Вы знаете, что в 1940 году Дания была оккупирована. Сначала правительство сотрудничало с Германией, чтобы сохранить нейтралитет, при этом практически все, что производилось на ферме, тут же направлялось на прокорм Германии, и для Дании это были тяжелые времена. Я считаю, что нас как народ довольно сложно подчинить, поэтому датчане с самого начала были склонны к сопротивлению и саботажу. Не знаю точно, принимал ли мой дед участие в этом. О войне он никогда не говорил.

В 1943 все изменилось, усилилось и сопротивление датчан, и контроль немцев. Вышел приказ устраивать облавы на евреев и отправлять их в концентрационные лагеря. Поэтому еще до начала облав практически все евреи покинули свои дома, с помощью движения сопротивления и граждан Дании они эвакуировались в Швецию. Ферма моего деда располагалась недалеко от побережья, и он активно участвовал в эвакуации. Он прятал у себя еврейские семьи, пока они ожидали транспорта, готового переправить их на безопасную территорию. Однажды вечером на ферму заявились немцы. Они патрулировали прибрежные районы и обнаружили, что у них недостаточно топлива, чтобы добраться до базы. В доме деда тогда жила еврейская семья: мама, папа и ребенок лет трех. Дед вышел к немцам и повел их к сараю, где хранилась солярка для трактора. Мой отец, который в те годы был подростком, пошел вместе с ними. Но маленький еврейский мальчик, не понимая опасности ситуации, вырвался от мамы и побежал прямо в сарай, где четверо мужчин (два немца, мой отец и мой дед) возились с бочкой солярки.

Дедушка в ту же секунду подхватил ребенка на руки и начал с ним играть, щекотать и подбрасывать в воздух, чтобы тот смеялся и не мог сказать ничего, что выдало бы его происхождение.

«Это ваш сын?» – спросил один из немцев, и дед ответил, что это сын его брата, который живет вместе с ними, потому что брата убили. Он воевал