Встретимся в музее - Энн Янгсон

С любовью,

Тина

Копенгаген

16 октября

Дорогая Тина,

как Вы можете понять, взглянув на строку с обратным адресом, я у Карин в Копенгагене. В последнем письме я был полон гордости, но с тех пор успел скатиться в подобие отчаяния. Сразу говорю, не произошло ничего страшного, так что смело читайте дальше.

Карин оступилась на лестнице и повредила лодыжку, ничего критического, но ее забрали в больницу, решив, что не все показатели здоровья в порядке. Артериальное давление и тому подобное. Врачи сказали, что ей обязательно нужно сохранять покой, иначе она и ее беременность могут оказаться под угрозой. И вот я приехал в Копенгаген, чтобы присматривать за ней и быть уверенным, что она ничем не утруждается. Это непросто. Карин знает, что двигаться нельзя, поэтому лежит на диване, а я приношу ей кофе и пирожные на завтрак, суп и сэндвичи днем и что-то теплое и вкусное на ужин. Готовить мне не приходится, потому что ее каждый день навещают друзья, кто с контейнерами, кто с кастрюлей, содержимое которых остается только разогреть. Однако именно постоянное присутствие всех этих друзей так осложняет уход за Карин. (Осложняет или усложняет? Сочиняя письмо, я все время проверяю написание английских слов и выражений, но все равно не очень уверен в их корректности.) Вместе с ними в дом проникает веселая болтовня, к тому же они приносят с собой не только еду, но и пищу для ума: свои мнения, новости, впечатления о книгах, DVD-диски, цветы. Все это излишне возбуждает Карин, она становится чрезмерно оживленной, вступает в бурные обсуждения, показывает, куда поставить букет, делится своей точкой зрения или рассказывает о прочитанных ею произведениях. Я устаю уже от того, что нахожусь с ними в одной комнате, поэтому мне приходится время от времени удаляться в кухню или, если и там кто-то есть, выходить на улицу и гулять или кататься по округе на велосипеде. Теперь я понимаю, что одиночество переносится тяжелее, когда вокруг много людей, чем когда наоборот.

Карин говорит, что друзья ее не утомляют. Они отвлекают ее от мыслей о своем здоровье, о здоровье малышки, о том, что ее ждет впереди. Заходят к ней и коллеги с работы, причем с документами. «Нельзя сказать, что ты сейчас ничего не делаешь», – сказал я, застав ее за чтением одного из них. В тот раз она согласилась и отложила бумаги в сторону. Потом она снова заговорила про Бена, отца малышки. Сказала, что предупреждение врачей заставило ее задуматься, не стоит ли все-таки рассказать ему про Биргитт. Что, если с ней что-то случится и она будет не в состоянии заботиться о ребенке? Или ее вообще не станет? Я не могу ничего на это ответить. Не могу сказать «Я рядом», потому что знаю, что это ничего не решает. Я не тот человек, которому можно доверить воспитание младенца. Не только потому, что я мужчина, вдовец и уже немолод, но и потому, что не умею проявлять любовь явным образом, открыто, постоянно, так, как вправе ожидать любой ребенок. Я не знаю, обладает ли таким навыком Бен. Я видел его фото. Он такой, как сказать, дюжий (я долго подбирал правильное слово, и, кажется, это оно), но что еще я могу о нем сказать?

В общем, я стою на краю. Вот как я себя чувствую. Я не уверен, что Карин спокойно доносит малышку в течение еще десяти недель и родит ее в целости и сохранности. Родится ли моя внучка здоровой? Познакомится ли со своим отцом? У меня такое чувство, что вот-вот что-то случится. Всю свою супружескую жизнь я провел в ожидании, что что-то должно случиться, и надеялся, что этого никогда не случится. Теперь же я надеюсь, что что-то случится, и боюсь, что мои надежды тщетны.

Пишите.

С любовью,

Андерс

Бери-Сент-Эдмундс

20 октября

Мой дорогой Андерс,

оглядываясь по сторонам и наблюдая за людьми, которые гуляют по городу, проезжают мимо Вас на автомобилях и велосипедах, пока Вы шагаете по тому району Копенгагена, в котором живет Карин, помните: каждый из этих людей когда-то был у мамы в животе, каждый родился, вырос и, скорее всего, обзавелся собственными детьми. Для женщины и ее близких беременность и роды становятся потрясением, но это совершенно естественные явления. Я пожалею о том, что написала эти слова, если что-то не вполне естественное случится с Карин и малышкой Биргитт, но вероятность того, что в одном из следующих писем Вы поделитесь со мной дурными новостями, очень мала. Но я на всякий случай дам Вам слово. Если новости будут плохими, если случится что-то страшное и непредвиденное, я обещаю наконец приехать в Силькеборгский музей, мы встанем плечом к плечу перед витриной с Толлундским человеком и примем тот факт, что наши жизни – звенья цепи, которая многое выдерживала и еще выдержит, и наши с Вами печали и радости важны исключительно для нас с Вами. Дав Вам такое обещание, я впервые в жизни могу сказать: я очень надеюсь, что в скором времени у меня не будет повода приехать в Силькеборг.

Я не тот человек, с кем стоит консультироваться насчет грамматики и орфографии. Я просто-напросто нанизываю слова на одну длинную нить и радуюсь, если они рождают какой-то смысл. Если в них есть какой-то смысл для Вас, больше мне ничего не надо. Для меня много значат Ваши слова, и мне очень нравится, как Вы формулируете мысли. Пожалуйста, продолжайте писать, как делаете это вот уже несколько месяцев.

Я очень надеюсь вскоре услышать хорошие новости про Карин и малышку Биргитт.

С любовью,

Тина

Силькеборг

30 октября

Дорогая Тина,

Вы правы. Беременность – явление самое обыкновенное. Карин чувствует себя лучше: опасность потерять ребенка миновала, боль в лодыжке постепенно проходит. Еще пару недель она будет работать из дома, а потом прервется до того момента, пока не родится ребенок. Ее врач, акушерка и друзья в один голос сказали, что так будет правильно, и Карин согласилась. Я, конечно, тоже считаю это хорошим планом, но не уверен, что мое мнение что-то значило бы, если бы его не поддерживали остальные. Я вернулся домой. Я был нужен там только в самом начале, теперь же надобность во мне отпала. Присутствуя рядом, я не давал Карин жить ее обычной жизнью, так что теперь я дома и вернулся к своей работе.

Мне поручили написать книгу о статуэтках богинь плодородия. Очень вовремя, ведь