Необитаемая - Татьяна Млынчик

даже за измены, а тут на душе мгновенно становилось паршиво, стоило вспомнить, как он снимает очки, как мы лежим в полумраке моей спальни. Хотя он был мил и дружелюбен. Очевидно моего формата, моего поколения, чей-то там дальний знакомый. Не было ни единого странного или спорного момента, он даже хотел приготовить завтрак, может, как-то провести вместе день… Но мне нужно было лишь, чтобы он поскорее убрался.

Поэтому, когда мы с подругой обсуждали хламидиоз, мне сразу казалось, что наградил меня им, конечно, он, этот парень с татуированными предплечьями. Хотя встреть я его где-нибудь на тусовке, точно полюбовалась бы вновь, подумала, какой классный.

Получается, я разрешала своему телу следовать за своими потребностями, когда напивалась. Я проснулась и осознала: вчера вечером я стала целоваться с парнем, который мне понравился. Потом пригласила его к себе, и мы занялись сексом. Я повеселилась в баре, потом повеселилась дома. Это ничего не значит, просто приятное времяпрепровождение. Но по какой-то неведомой причине я начинала крутить в голове осуждающие формулировки, вымышленные чужие оценки, вновь и вновь загоняла себя в иррациональный стыд. Получается, я знаю, чего хочу, – но когда отваживаюсь взять это, после открещиваюсь, словно это была не я. Это было туловище, но мы с ним глубоко разобщены. Плоть же вторична, так? Ее вообще нужно умерщвлять.

О том, что именно тело помогло мне достичь множества моих целей, исполнить мечты, что рисовала и писала я не силой мысли, а с помощью мозга, кистей рук, несла себя на горные вершины с помощью бедер и икр, летала на досках, скоординированная им, – я не думала вовсе.

Я ведь – не всё это мясо, правда? Но где тогда я? Бесплотный дух внутри телесной капсулы? И это тоже неверно. Я – где-то между, и там, и там. Я – синтез, я – магия межнотного пространства.

Только пойму я это – гораздо позже.

* * *

Новая гинеколог сразу предложила сдать особый тест на антитела после хламидиоза.

– Этот диагноз у нас ставят всем подряд, «на всякий случай». Сдайте кровь – и посмотрим, был ли он у вас на самом деле.

Результат пришел мне на почту – и я поняла, что никакого хламидиоза у меня не было. Хотя до этого получила положительный анализ и пропила антибиотики. У Кости тогда ничего не нашли, и он сочувственно на меня поглядел.

Конечно, из нас двоих я более порочна, думала я. Сомневаюсь, что Костя когда-либо вез к себе домой первую встречную из бара и спал с ней в полупьяном забытьи, а потом не помнил, использовался ли презерватив. А я вот делала так, и поэтому наказана.

Мое тело опорочено всем, чем только можно: абортом, алкоголем, курением, сексом с кем попало. Я постоянно разделяла себя с ним. Его нужды вырывались наружу, когда я позволяла себе лишнего, и тогда могла поцеловать понравившегося чувака прямо у барной стойки. Наутро я приходила в себя и хотела побыстрее вымести парня из квартиры, забыть о том, что мое тело вырвалось из-под контроля. Снова сделать вид, что оно – вторично. Первична – та, кто сидит внутри, моя душа, маленькая художница.

А всё, что завязано на теле, должно вызывать порицание. Если рядом нет никого, чтобы это порицание озвучить, можно на всякий случай загасить себя самой. Тело можно только держать худым, моря себя диетами, наряжать и красить, чтобы без отвращения смотреться в зеркало, а о том, что́ оно на самом деле такое, можно не думать.

Это не я ловила тачку на Фонтанке и тащила парня к себе, не я раздевалась перед ним в своей спальне, это было оно. Я тогда крепко спала внутри. А когда проснулась, обалдела от ужаса.

Я обращалась со своим телом, как колонизатор с маленьким мирным островом. Я противопоставляла его себе, принимала за нечто неведомое, непредсказуемое, а значит – требующее подчинения и бездумного покорения. Я не видела его, когда смотрелась в зеркало и красилась по утрам, когда ходила к косметологине колоть в лицо ботокс и прочие снадобья, когда надевала на него платья или прокалывала губу в четырнадцать лет.

Я начала немного ощущать его, когда вскарабкалась на вулкан на Бали впереди всех остальных. Тогда я чувствовала, как ему тяжело, как оно болит и потеет, но продолжала двигаться вперед – и оно несло меня к чему-то важному, уводило от земли внизу и от старой жизни, полной тусовок, и от притворной позы, что жизнь в череде постоянных пьянок – то, что мне действительно нужно. Тогда я поднялась на вулкан – и была благодарна этим ногам, этим глазам, этим легким и своему сердцу. Именно оно подсказало мне: вот для чего ты рождена. Тебе надо идти дальше, забираться выше, быть впереди всех. Чтобы сдюжить это, о теле придется заботиться, узнать его, поверить ему.

Но это было лишь началом, а я была еще далеко от понимания, что остров – мой дом, а не актив, которым нужно распорядиться как можно более выгодно. И от того, чтобы разглядеть его, сделаться его собеседником, наконец, полюбить его и понять, что я и оно едины, меня отделяло еще чертовски много событий.

Я смотрела на свои руки – и словно впервые их видела.

* * *

– Судя по всему, у меня то, что называют необъяснимым бесплодием, – говорю я новому репродуктологу; это высокая светловолосая женщина, ровесница мамы.

– Это было бы верно, если бы оно не было неуточненным, – улыбается она.

– Но я ведь исследовала всё, что можно? – я киваю на стопку своих анализов за разные годы, таблиц стимуляций, в которые разные руки вписывали разные дозы гормонов, пожелтевшее от времени описание далекого ГСГ и другие.

– Вы же не делали лапароскопию и гистероскопию, так?

– Нет, но мне говорили, что ЭКО можно делать и без этого, что, если там есть спайки, ЭКО решает эту проблему.

– Решать-то решает, но там может быть еще масса всего. Эти операции называют золотым стандартом репродуктивной медицины. Если вы сделаете их, и у вас по их результатам по-прежнему всё будет в норме, – ваше бесплодие действительно можно будет назвать необъяснимым. Готовы ли вы пойти на них?

– Пожалуй, – я открываю календарь в телефоне, чтобы понять, когда выкроить время на такую манипуляцию.

Проворность нового врача заражает воодушевлением. А вдруг там и правда что-то обнаружат?

Уже через пару недель я отхожу от наркоза в клинике. Звоню Косте, но голос не слушается: операция длилась несколько часов, и в