Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов

Психиатрия, как мы ее сейчас видим, создалась совсем недавно. Сто лет назад произнесли слово «шизофрения», примешали к ощущениям психоанализ, экзистенциальную философию и даже левую политику. Затем изобрели невролептики, выстроили дофаминовые гипотезы. Становится приятно, когда трогаешь хаос, и случается передозировка не хаосом, а этой приятностью. То есть, тебе слишком хорошо от осознания, настолько хорошо, что должно стать плохо. Это «плохо» — плата за осознание?!

Однажды на улице поймал на себе взгляды людей. Оказалось, что некий контроль неприметно спал, и мысли полились вслух. Фраза, которую от себя услышал и на которой понял, что говорю сам с собой, была «некоторые ангелы имеют человеческую природу». Это же о тех самых ангелах, с которых начинается изложение истории шизофрении у Гаррабе. Ангелы Сведенборга, утомленные природой. Экзистенциальная психиатрия мне представляется слишком оторванной от кошмара. Кошмар (страх, бездна, ужас) там предстает как готовая форма — черный ящик, который можно использовать для конструкций.

Я рассказывал про всех этих людей, ангелов Сведенборга, пытавшихся составлять свои карты и строить свой театр, игнорируя навязываемую отовсюду актуальность. Про навязывание актуальности сейчас расскажу с другой стороны.

Какая-то тусовка, типа творческая молодежь. Хожу по комнатам, болтаю ни о чем. Появляется Мячик со своим приятелем, говорят, что у них для меня сюрприз. Достают пакетик с порошком и объясняют, что я должен это съесть, а на все мои аргументы они приводят новые объяснения, типа надо и все, сам увидишь, что будет, это важная микстура. Соглашаюсь. Спрашиваю, что это за порошок. Они смеются, говорят, мол, подожди немного.

Прихожу домой и начинается. Определенно, это кислота с какими-то добавками. С сознанием начинает происходить ожидаемое — волны, подготовки к глубинным путешествиям. Появляются змеи: на полу, на теле, но ясно, что они находятся на сознании, под сознанием, ползают по сознанию. Любое внутреннее противление кислотной среде оживляет этих змей, они начинают шипеть. Пространство вокруг объясняет, что нужно расслабиться и полететь, не нужно этому сопротивляться. Понимаю, что если начну сопротивляться, среда накажет адскими состояниями. В этот момент понимаю, что меня не устраивает! Навязываемая Актуальность. Сознание уже плывет по разным уровням, приятно, змеи уже успокоены. Я легко смеюсь от видимых уровней. О какой математике вы говорите! Математика — вообще в другую сторону. Автобус идет по другому маршруту. Это реальный кислотный трип, полностью осознанный, со всеми чувствами, со всеми раздражениями-наслаждениями. Сейчас-сейчас случится выброс на новый уровень сознания, где все потечет и успокоится, ибо будет принята новая локальность-глобальность, не пространственно-временная, даже не причинно-следственная.

И вот, меня выбрасывает на этот новый уровень. И я просыпаюсь. Это был СОН! Лежу ночью на кровати, но в какой-то странной позе — шея свернута, все тело онемело, руки-ноги затекли, странное кровоснабжение головы-ума. Вскакиваю и говорю себе, что это не может сниться. Это был реальный кислотный трип, а не сон.

Душман не признавал никаких наркотиков. Один раз наш общий друг организовал волшебный день рождения. Сказал мне по секрету, что собирается порезать марку в одно из блюд на праздничном столе, а в какое именно — никому не скажет. Я долго прикидывал, раскрывать ли сей секрет Душману. С одной стороны, это же сказано мне по секрету, с другой, зная его отношение к наркоте, скрытие волшебности дня рождения окажется чем-то еще более нехорошим. Рассказал. Душман отказался присутствовать. Все волшебство загнулось. В итоге марка покрошилась в салат, который сам именинник и съел. Ночью он поведал о новом знании. Шри Ауробиндо находится на уровне выше, чем Кришнамурти.

Навязываемая актуальность! Тебя приятно катают на качелях, возят на паровозах, купают в ваннах, но надо принять актуальность. Не принимаешь актуальность — наказываешься бэд трипом. Игнорируя постороннюю актуальность, проще сойти с ума. Ты становишься слишком подозрительным, следишь за подачей текста, за взглядами. Каждое пойманное навязывание дает приятность. Будет много приятности — наступит передозировка, которую внешние люди назовут «шизофренией». Дальше мы проговорили много времени о времени.

Рассказал, как мы собрались в одной квартире на суд. Мы устраивали суды друг над другом, встречались, садились, и целую ночь обвиняли всех собравшихся во всем, что накопилось. Выходили под утро с новой чистотой. А в той квартире вышло сложно. Один сидел в ванне с ножом, другой ходил по комнате и собирал свои зубы.

42. Ослик.

Мы сели в автобус и поехали мимо лесов.

— Хочешь, когда ты уснешь, если будем мимо православных церквей проезжать, я буду тебя перекрещивать.

Эдуардус захохотал. Душевно, с теплом к едущим в автобусе. Рассказал, как на вокзале увидел четкую грань между бытием и небытием, после чего на него набросилась безумная старуха.

— О чем думаешь?

А я думал об ослике.

Часть 4.

43. Четверг. Тетя Наташа.

В четверг к нам в общину пришла женщина с дочкой. Всю службу они стояли поодаль, смотрели, свыкались. А в конце проповедник спросил, нет ли в зале тех, кто пришел первый раз. Они вышли на сцену. Ну, и как обычно, вся община обступила их и начала молиться. Девочке стало плохо, она упала, стала трястись. Похоже на эпилептический приступ. Проповедник объяснил, что из нее выходят злые духи, что надо молиться с еще большей отдачей. Все склонились над девочкой, начали кричать, шипеть. А ее мать стояла в стороне и с ужасом смотрела на экстатическое, радостное, страшное. Потом девочку посадили, закутали в одеяло, с улыбкой объяснили, что теперь все будет хорошо. А она сидела в этом одеяле за гранью ужаса, с неподвижными глазами и еле дрожащими губами.

Всю ночь это снилось, в разных вариациях. То сидел в зале и смотрел на происходящее со стороны, а девочка смотрела на меня и что-то шептала. То в толпе склонялся над ней и кричал громче всех, приказывая злым духам выйти из нее.

Тетя Наташа занималась огородом. Жизнь тети Наташи сложилась вполне. После восьми классов школы она пошла в техникум, а после техникума на фабрику. И работала там несколько лет — порядочно, уверенно, пока не. В общем, одним вечером она возвращалась с фабрики домой по темной улице, как вдруг ощутила, что о ней все думают и на нее отовсюду глядят: и с балконов хрущевок, и с