Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов

Можно было прийти к нему в гости и услышать вопрос о фильме — совершенно неожиданный. Типа, как думаешь, что хранилось в шкафу того заброшенного дома в первой серии. А затем получить и ответ, и объяснение, причем выведенное страннейшей логикой. Важно, что это мыслилось как «объяснение реальности», а не «интерпретация символического».

Один французский психиатр, увлекавшийся топологией, любил рисовать кольца Борромео и называть их «воображаемым-символическим-реальным». Воображаемым у Душмана было радикальное, абсурдное, жесткое, а символическим — запутанно реальное. В воображаемом совмещались несовместимые люди, совершали смешные действия. Криминальные авторитеты на стрелке обмазывали друг друга вареньем, а остальные прилюдно слизывали это все. Зайдет какой-нибудь Пашончик в капюшончике, а он ему сразу вопрос. Вот представь себе… И ситуация, полная жесткого абсурда. Либо отход от понятий, либо полная экзистенциальная шлепка, а третье нельзя, третье — под воображаемым запретом. Пашончик в капюшончике все это выслушает, уйдет в задумчивости.

Мы обсуждали вопросы быта, погоды, еды, безумия. Душман говорил четко: «на ладоных безумцев тысячи судеб». Линии на их ладонях являют картинку того самого хаоса, который впущен в сознание. Еще он раскрыл тайну: из всех наших, только у двоих на ладонях есть следы такого хаоса, остальные — странные, но их безумие не съест. А у этих двоих на ладонях страшный дизайн? Отвечу тебе, отвечу тебе, что да, довольно таки да. Он меняется? Меняется, но остается страшным. Можно жить очень мутно: мычать, облизывать розетки на стенах, или добавлять тайны четырех лун в вечернее молочко, но при этом, на ладонях останется все чики-пики, ровно и отчетно, вся эта «странность» — контролируемая сознанием, бытие в защищенном мире дазайн аналитики. Никто не съест — покрутит и успокоит. Диагностика на уровне дизайна (а не дазайна), живописи! Но в «научной картине мира» нет такой диагностики.

А вот вопросы вкуса было обсуждать одно удовольствие. Какой свитер красивый и четкий, а какой лошпековский. Я презирал свитера с вырезами-уголками для шеи, вырез должен идти кругло. Цыгане ходили в баню по субботам. Выходили из бани пахучими, одеколонными, в кожанках, гордыми и веселыми. После бани они двигались по району и знакомились с девушками. А-а-а-а, я же тоже так хотел наодеколониться и пойти с ними в кожанке по району, у меня была нормальная старая кожанка — отчим подарил. Кожанка, спортивные штаны, белые кроссовки и одеколон — вот, блин, эстетика, сила! Ты — природный! И еще со своей эзотерикой в голове. Да, помню хорошо, как отчим эту куртку дал, я сразу примчал в подвал к Душману, показал ее цыганям, вот, офигенная кожанка, правильная — и все уважительно покивали.

Тертую кожанку можно носить на свитер с круглым вырезом для шеи. Нормально тренироваться — таскать железо или стучать по груше, не снимая кожанки. Такие понты перед бытием — тоже дизайн.

40. Округа.

В Аллахабаде, прямо на сивил лайнс, в центре, шел оборванный, тощий, грязный, с соплями, соединяющими лицо с землей. Он рычал на прохожих — те отскакивали, старались не смотреть в его сторону. Он подошел ко мне. Я взглянул в него глубоко, постарался разглядеть, где же его тамошнее. Прикинул, что делать, если набросится. Нехорошо, если покусает или даже просто плюнет. А он смутился и отправился дальше.

В некоторых людях зажата чувствительность. Когда наступает осознание округи, они никак не реагируют, не вскидывают руки, не шепчут трепетных слов. Все это поправимо. В один миг они могут поглотить дозы хаоса, броситься на пол в чувствах, в слезах «осознание округи», «осознание округи».

Как тогда в Ассаме. Стоишь на берегу перед огромным идолищем Кали, стоишь такой юный и нежный, и видишь, что на нем настоящие женские волосы. По ночам выходят красные каратели местных тантриков, отрубают головы деревенским идолам, прикрепляют к ним нелепые фаллосы — так ведут свои войны. Вот это осознание округи! Кто-то спит днем, видит сны о детстве, просыпается под вечер, звонит приятелю. Ну что, идем сегодня, как стемнеет? Да, да, идем. Они собираются и выдвигаются на свою разборку. С дубинами и цепями. Другие тоже просыпаются под вечер, тоже выдвигаются, растолковывают в ассамских лесах, что нельзя так поступать со святынями.

Одним днем мы поехали из Тарапитха в Бакрешвар. Взяли машину, отправились по бенгальским дорогам. Деревни, деревни, озера, желтые просторы. И тут опаньки! Толпа с дубинами и камнями перегораживает дорогу веревкой. Водитель явно стреманулся. А мы даже не сообразили сходу. Бенгальский гоп-стоп! До ближайших деревень несколько километров, там никого в округе, там могут зарыть и никто не сыщет.

— Собираем на Кали пуджу. Вы откуда такие?

Тантрический гоп-стоп! Я сказал, что мы из Калькутты. Гаура чамри — белые морды — значит из Калькутты. Ничего, взяли немного и пропустили. Действительно, почему бы не помочь этим милым людям провести традиционный праздник. Нужны же деньги на гирлянды, рис, сладости.

Другой раз похожее случилось по дороге из Варанаси в Аллахабад. Водитель притормозил в деревне — в одном из сотни маленьких мест. Местная шпана хмурого вида подошла к переднему стеклу машины и начала на меня смотреть. Четко, конкретно, жестко. Водитель начал их убеждать, что не стоит конфликт создавать, но они сказали, чтобы я вышел из машины «просто поговорить». Их много, мы невесть где, уже темнеет, у меня в кармане пара сотен баксов — месячный бюджет этой деревни. Ничего, все нормально, все сошло на базаре.

В городе можно найти мост, после заката сесть под ним, укрыться, и слушать. О, сколько интересного услышится. Под мостами жгут костры, чтобы согреться, там бродят собаки, старики, закутанные в одеяла.

41. Актуальность

Люди хотят работать со временем, ставя памятники, возвращая тем самым умерших. Идешь по улице и сталкиваешься с каменным идолом, с чертами лица умершего сотню лет назад. Это как надо жить и мыслить, чтобы желать после смерти пугать по ночам своим увеличенным застывшим лицом прогуливающихся. Новый скульптор ставит новое уродливое идолище посреди, типа смотрите на смерть, на то, как случается, — чел жил, двигался, думал, а помер и превратился в жуткого металлического монстра — застывшего, с птичьими какашками на лице.

Мы встретились у памятника Грибоедова на Чистых. Странный человек. Он спрашивал меня о восприятии времени — долго и подробно. Будто психиатр, но необычный, жаждущий не поставить диагноз, а подковырнуть слой.

Передо мной стояла задача описания своего психического без использования метафор. Вполне можно использовать концепции: «растворение»,