#Издержки изоляции, или Лето 2020, которого не было - Ирина Борисовна Оганова

вызывающе она подошла и нырнула под одеяло, не было и тени смущения, от неё исходила уверенность в том, что он не будет против и не станет противиться. Андрей и не думал, точнее, она не дала ему возможности осмыслить, насколько ему всё это надо. Его накрыло возбуждение, низменное желание самца перед лёгкой добычей и необходимость выпустить пар. Варвара, подобно пластилину, меняла изгибы своего тела, приобретая ту форму, которую задавали его сильные, грубые руки, лишённые нежности. Танец страсти, напоминающий корриду, голимый обезличенный секс, после которого удовлетворение обязательно сменится отвращением. Это длилось бесконечно долго, накал то взлетал до верхней точки, то стремился к нулю, и опять всё начиналось сначала. Липкий и измождённый, он отвалился от неё, отвернулся и растворился в глубоком сне.

Проснулся к полудню и с трудом мог вспомнить, что творилось ночью в его постели. Варвары рядом не было, и это бесконечно радовало. О ней напоминали только чужой, незнакомый запах и сильно смятая постель. Первым делом он полез в душ, смывать следы падения. Стало чуть легче. В подсобке домработница разбирала его вещи, в стиральной машине что-то крутилось, издавая глухие стоны.

– Завтрак подавать?

– Подавать, – угрюмо ответил Андрей и вспомнил милую заботливую Дилю.

Присутствие Дили никогда не мешало, она была словно прозрачной. Есть – и нет её. Эта же раздражала абсолютно всем. Она просто выполняла свои обязанности, выполняла качественно – не придраться, но бездушно и точно без особой симпатии к нему. И дело было вовсе не в нём. Она была бы такой в любом доме. Это называется хроническим неумением и нежеланием любить того, на кого работаешь, а делать вид она не умела или не утруждалась.

Вскоре позвонила Варвара, и у неё хватило ума вести себя так, словно между ними ничего не произошло, разговаривала сухо, уважительно и только по делу. Нет, он ни о чём не жалел, но был уверен, что это больше никогда не повторится. Хотелось лишь одного – чтобы и она это поняла и не мучила расспросами. Почему-то он был уверен, что именно так она и поступит, и решил выкинуть из памяти эпизоды вчерашней вакханалии.

В Москве потихоньку начали снимать ограничения и вовсю заработали летние веранды ресторанов. Открылся главный офис, и вернулась большая часть сотрудников. Варвара вела себя отстранённо, но однажды не выдержала и бросила ему в лицо:

– У тебя всё-таки было что-то серьёзное в Питере! И не отрицай! Ты же сам сказал, что у меня большой жизненный опыт, – произнесла это она не с сарказмом или желанием подколоть, в её словах сквозили горечь и ущемлённое бабское самолюбие.

Он ничего не ответил. Инцидент был исчерпан раз и навсегда.

Андрей иногда заходил в инстаграм, находил страницу Анастасии первой, как теперь числился его ранний приятный питерский опыт, и искал там Одуванчика – вдруг случайно проскользнёт, но ничего подобного не случалось, видно, действительно, они не были настолько близки. А инста Одуванчика как сквозь землю провалилась, какие только он ни вспоминал комбинации названия аккаунта, всё тщетно. Делал он это автоматически, руки сами тянулись, и он ругал себя за подобное мальчишество.

Потом позвонила Соня, долго всхлипывала в трубку, просилась приехать в гости. Он не выдержал и позволил. Всё было как обычно – разговоры ни о чём, качественный секс и её признания в бесконечной любви. Андрей благосклонно разрешил ей остаться. На удивление, Сара после Питера перестала терроризировать Соню и ночь прошла спокойно. Зачем ему Соня в доме, Андрей толком не понимал, но та оставалась ночь за ночью, и это входило в привычку. Несколько раз выходил с ней в рестораны и не вдвоём, а с его компанией. Приятели с некоторой завистью поглядывали на эффектную молодую брюнетку, особенно их трогало, как она с обожанием смотрела на него, не замечая никого вокруг. «Хочет гнездо свить! – вспоминал Андрей слова Варвары и умилялся Сониной наивности. – Уже была одна такая! Манипуляторши!»

Со стороны выглядело, что Андрей порядком остепенился, его уже не прельщали новые знакомства, и он не провожал взглядом смазливых девчонок, поостыл, потерял интерес. На самом деле он стал часто впадать в дурное расположение духа, был скучен, малословен, иногда замыкался и чувствовал себя глубоко несчастным. «Такой период жизни, – успокаивал себя Андрей. – Некая перестройка, когда по-старому жить не хочется, а по-новому я ещё не научился». Он уже не понимал, любил ли он Одуванчика или это всего лишь издержки изоляции, надуманная история, не более. Но вспоминал её часто, отчётливо и каждый раз с болью.

Потом вдруг воспоминания стали медленно притупляться, с ними уходила боль, точно он каждый день принимает болеутоляющее, которое имеет накопительное свойство. Моментами казалось, что всё случилось слишком давно, оттого исчезали детали и он совсем перестал вести с Одуванчиком мысленный диалог, наконец-то почти утратил способность чувствовать её запах. Он так и не смог думать о ней как об Ирине, не смог, как прежде, называть Настей, с ним остался только тот милый образ идеальной девушки, которая могла бы стать для него единственной.

В самом начале августа приятели собрались на выходные в Питер и долго уговаривали Андрея. Сначала он наотрез отказался, потом решил, что это отличная идея, засиделся. Была возможность улететь в закрытую Европу – не рискнул: как-то ещё всё зыбко, неопределённо, и не дай бог заболеть на чужбине. Соня как узнала, что он едет в Питер, начала канючить, чтобы взял с собой. Андрей был неумолим, на этой почве они сильно разругались, и она ушла. Он только что не перекрестился: совместное проживание с ней давалось ему нелегко, и не то чтобы она ежеминутно раздражала, нет, были и просветы в их нудном, лишённом красок сожительстве. В постели она ему, несомненно, подходила, вполне нравилась внешне, умела технично подлизаться и быть неженкой. Одно «но» – Соня хотела, чтобы он полюбил её, а это было невозможно, и то, что она так неожиданно подзадержалась в его доме, иначе как непредвиденным обстоятельством не назовёшь. Между добровольным одиночеством и Соней он поначалу выбрал Соню как спасательный круг, который позволит ему добраться до берега спокойствия и расстаться со своими страстями. Но долго всё равно бы не протянул. Когда она вся в слезах выбегала на лестницу, отчаянно заглядывая в его глаза, он был спокоен и равнодушен и на крики «Жестокий! Бесчеловечный!» лишь утвердительно кивал головой. Вернуть её назад после поездки в Питер не составило бы и труда, но он этого не сделает. Скорее всего, Соня рассчитывала