Суоми в огне - Ульяс Карлович Викстрем

Сиркку заглянула отцу в глаза:

— Папа, что?

— Ничего, — ответил Аукусти, улыбнувшись дочери.

Утром на канонерке был поднят красный флаг, но вскоре его спустили. А теперь он снова на мачте, и там, на другом берегу, на складах, тоже развевались два красных флага. Что бы это могло значить — русские повсюду подняли красные флаги? Или, может быть, они свергли Временное правительство?

Но в газетах об этом ничего не пишут. Сообщалось, правда, что отношения между флотом и правительством стали еще напряженнее. «Что бы это значило?» — ломал голову Карпакко.

Ночь на канонерской лодке прошла бурно. Уже накануне пошел ропот: все говорили о поведении капитана Юшкевича, который, угрожая пистолетом, заставил снять красный флаг.

С вечера в береговом карауле стоял Ильин. Сменившись с вахты, он прошел в кубрик к Демину и рассказал» ему, что капитан уходил куда-то и вернулся на лодку в сопровождении двух штатских, по-видимому, финнов.

— А потом? — спросил Демин.

— Они долго были у Юшкевича. А когда уходили, оба несли под мышкой по тяжелому свертку. Мне показалось, что это были винтовки…

— Винтовки? — Демин так резко вскочил с койки, что под тельняшкой обнажилась мускулистая грудь с татуировкой.

— Да... мне так показалось, —проговорил он тихо, — Ну, а ты что?

— Я? Хотел спросить у них. Но так и не спросил, потому что сам капитан провожал...

— Болван! Что же ты не сообщил сразу?

— Я думал, что...

Ильин растерянно умолк.

— Ты думал! Тоже мне — страж революции...

Демин стал торопливо одеваться. Нахлобучив бескозырку, сказал повелительно:

— Пошли.

Илья Кардаев и Ильин последовали за председателем судового комитета. Прошли прямо на склад оружия.

— Сколько винтовок числится на лодке? — спросил Демин у боцмана.

Заикаясь, тот стал докладывать. Не хватало четырех винтовок.

— Отвести его в карцер. Свистать всех наверх.

Весь экипаж был поднят на ноги. На канонерке захлопали двери и люки. Замелькали тельняшки, на палубу сбегались матросы.

Демин немедленно послал за Фоминым. Вместе они прошли в каюту капитана.

Юшкевич сидел на краю койки. Угрюмый, с окладистой черной бородой, капитан казался старше своих лет. Он не спеша оделся и, стоя спиной к вошедшим, спросил, в чем дело.

— Винтовки? Я передал их представителям Красной гвардии.

— Неправда. Красногвардейцы обратились бы к нам.

Но на всякий случай Фомин послал Демина к Илонену.

Демин быстро вернулся: в штабе Красной гвардии об этих винтовках ничего не знали. Стало ясно: оружие продано белым.

Срочно собрали судовой комитет. За столом были Фомин, Демин, Илья Кардаев в качестве секретаря и еще два члена комитета. Юшкевич сидел посередине кают-компании. Сперва капитан вел себя вызывающе, но потом, роняв, что дело грозит принять серьезный оборот и матросы не намерены с ним шутить, сник. С потерянным видом он смотрел на фуражку Фомина, лежавшую на столе.

Больше всех говорил Демин. Упершись кулаком в стол, чеканя каждое слово, он обвинял Юшкевича в предательстве дела революции.

Капитан вздрогнул, взглянул на матросов. Никто не выступил в его защиту.

— Только так можно расценивать подобные поступки! Глумиться над красным флагом и продавать оружие врагам революции! Да из этих же самых винтовок будут стрелять в нас или в наших товарищей, финских рабочих! Верно я говорю? — Демин обвел взглядом своих товарищей.

— Но вы же даете оружие красным. Я знаю, — пытался оправдываться Юшкевич.

— Без распоряжения Центробалта мы не отдадим никому ни одной винтовки. А если Центробалт прикажет — тогда другое дело. Ему все должны подчиняться.

— Центробалт распущен, — не уступал Юшкевич.

— Распущен? Это мы еще посмотрим!

— Все ясно! Чего тут препираться.

— Да, все ясно. Давай решать.

Ильин был потрясен. Он совсем не предполагал, что дело настолько серьезно. Может быть, лучше было бы ему молчать, не рассказывать ничего. Ему стало жаль капитана, который сидел, низко опустив голову.

Слово опять взял Фомин.

— Мы предупреждали Юшкевича еще во время корниловского мятежа. Помните? — Фомин обращался не к капитану, а к матросам, — Но Юшкевич продолжал контрреволюционную деятельность. Революционные моряки должны очищать свои ряды от изменников...

Фомин говорил негромко, но убедительно. Тем временем Демин набросал что-то на бумаге, а затем зачитал чуть дрожащим голосом:

— Поскольку стало известно и подтвердилось, что бывший капитан лодки Юшкевич совершил тяжкое преступление против революции, — Демин кашлянул, — в тот решающий момент, когда контрреволюция пытается разогнать наши революционные демократические организации и разбить наши силы, предлагаю, — Демин снова прокашлялся, — изменника Юшкевича приговорить к расстрелу. Есть другие предложения? Нет. Ставлю на голосование. Кто «за»?

Все подняли руки. Только одна рука поднялась медленно, неуверенно. «Ильин, — заметил Демин и подумал: — Надо с парнем провести работу, объяснить ему. Многого он еще не понимает...»

Именем революции капитан Юшкевич был приговорен к расстрелу. Такова была неумолимая логика революции.

Фомин сказал, что надо поставить в известность Центробалт, и поручил Демину связаться с Хельсинки.

К утру ветер чуть стих, начал моросить мелкий дождь. Аукусти решил все же съездить на рыбалку. Быть может, удастся поймать на уху. В такое дождливое утро рыба обычно хорошо клюет.

Сырой, промозглый туман уже рассеивался, когда Аукусти стал вычерпывать воду из лодки. Отвязав лодку, он направился вниз по реке.

Проплывая мимо канонерки, стоявшей около парома, Аукусти взглянул на мачту. Флаг был на месте, по-прежнему гордо развевался над судном. Там, наверху, порывы ветра были, видимо, сильнее: слышно было, как хлопает мокрое полотнище.

Аукусти заметил, что на палубе канонерки происходит что-то странное. Несколько матросов толкали вперед чернобородого человека. Оп был в офицерской форме, без головного убора; из-под расстегнутого кителя белела сорочка. Человек этот отчаянно сопротивлялся. С палубы доносились голоса.

Аукусти перестал грести и стал наблюдать. Но с корабля ему махнули, чтобы он не задерживался. Аукусти взялся за весла, сделал несколько гребков, потом опять остановился неподалеку.

Матросы стащили чернобородого по трапу на берег и поставили под обрывом, подняли винтовки, прицелились... Прогремел залп — и человек упал.

Черт возьми! Ошеломленный Аукусти даже вскочил с сиденья. Он увидел, что тело расстрелянного заворачивают в брезент.

На рыбалке Карпакко только и думал о происшествии, очевидцем которого неожиданно оказался. Такого оборота он не ожидал. Русские расстреляли своего же! «Наверно, матерый был буржуй, если с ним обошлись так круто. А может, совершил какое-нибудь тяжкое преступление, — кто