Мало кто знает, но не секрет - Азамат Борисович Габуев

– Нужно познакомиться, – сказал Бюст. – Резо, Алика и Астана я уже знаю. Кто другие?

Я хлопнул Вадима по спине. Он вытер руки салфеткой, встал и налил себе араку.

– Цæхæрæдонты Вадим. Кусын депутатæй. Базонгæдзинад домбай уæд[67], – и выпил. Бюст кивнул ему.

Потом встал Аца.

– Гуыдзиты Ацæмæз. Культурæйы министрады кусæг. Базонгæдзинад домбай уæд[68], – он закусил араку перцем.

– Чепенаты Станислав. Тæрхонгæнæг. Базонгæдзинад домбай уæд.

– Битъынаты Валерий. Паддзахадон регистрацигæнæг. Базонгæдзинад домбай уæд.

– Хъæдурты Марат. Фысымуаты хицау. Базонгæдзинад домбай уæд.

– Кæрдоты Хасан. Горæты администрацийы кусæг. Базонгæдзинад домбай уæд.

– Гæбæрбæхты Чермен. Слестгæнæг. Базонгæдзинад домбай уæд.

– Бурхилты Руслан. Амайаг. Базонгæдзинад домбай уæд.

– Цæйматы Витали. Прокурор. Базонгæдзинад домбай уæд [69].

Виталий выпил и сел. Мы все снова закусили. Бюст выглядел задумчиво. Если бы у него были руки, он, сто процентов, погладил бы усы. Я поколебался, потом встал и погладил ему их большим и указательным пальцем от центра к краям.

– Хорошо, Резо, хорошо. Благодарю. Все, хватит.

Я убрал руку и хотел сесть на место.

– Не садись, – шепнул он мне. А потом обратился к собранию: – Асы мы или не асы?

– Асы! – ответило собрание хором.

– Тогда где же огонь? Резо, поджигай!

Астан вынес из къæбица трубку. Бюст взял мундштук в рот, я зажег спичку. Бюст затянулся и показал мне взглядом, чтобы я забрал трубку.

Когда я сел на место, Бюст выдохнул. Над столом протянулось серое облако. Вскоре оно заполнило весь Хæдзар. Стало плохо видно дальше одного стула. Другой конец стола вообще исчез в дымке, как и сам Бюст. Кто-то закашлялся, а кто-то резко задышал, но никто не открыл дверь, чтобы проветрить.

Бюст говорил как бы из облака:

– Вы не видите меня, но я здесь. Я там, где мои граждане, а мои граждане – это те, кто верит в меня.

Я в каждой маршрутке, где на зеркале мой портрет, я в каждом райцентре, где стоит памятник мне, в каждом поселке, где есть улица имени меня. Я в сувенирных лавках на каждом российском курорте, в каждом параде Победы, в каждом двадцать третьем февраля, в каждом вечном огне, в каждой телепередаче о политике, в каждом хæдзаре, на каждой конференции евразийцев, в каждой воинской части, в каждой исправительно-трудовой колонии, в каждом ДК, в каждой школе на уроках ОБЖ. Я в московских высотках, в центральных станциях метро, на ВДНХ, в ампирных домах, которые вы зовете моим именем. В атомной бомбе, наконец.

Я тот, кто победил в величайшей мистической битве на Земле. Я тот, кто дважды поднимал страну из руин. Я тот, кто в пятилетку строил тысячи заводов, соединял моря каналами, прокладывал дороги в тундре и вечной мерзлоте. Я тот, чье имя вызывает корчи у врагов Отечества. Я причина комплекса неполноценности у современных политиков. Я тот, кого народ предчувствовал веками и предчувствие это выразил в образах богатырей, витязей, нартов. Я тот, кто не искал ничего для себя. Я тот, кто карал элиту и при ком она трепетала. Я тот, кого на них нет. Я тот, кого нещадно ругали, но так и не смогли очернить.

Только вокруг меня могут сплотиться народы. Только мое имя можно противопоставить угрозам, обступившим нас со всех сторон. Только мое мироустройство, начертанное палкой на ялтинском песке, не обречено на хаос. Я больше, чем вождь, я категория – таинственная и загадочная, соединяющая землю и небо.

Бюст сделал паузу, и облако рассыпалось на мелкие золотистые блестки. И тогда он произнес:

– Я назначаю всех присутствующих в Тайное Политбюро. Бæркад!

Последнее слово прозвучало как удар гонга. Я посмотрел на рукава своего пиджака. Блестки быстро испарялись. Астан встал и укатил тумбочку с Бюстом в къæбиц и задернул штору. Потом встали остальные, молча и серьезно пожали друг другу руки и с понимающими лицами вышли из хæдзара. Я знал, что никто не разболтает и не выдаст нашу организацию.

Мы не понимали, чем именно нам предстоит заниматься, но были готовы ко всему.

***

На развал на Кирова я поехал с Мишей, который Сау Фæнык. Подумал, что помощь художника не помешает.

Картин с тремя пирогами было много. Мы подходили к каждому, кто продавал такую, и спрашивали, не нарисует ли он на заказ, за ценой, мол, не постоим. Они соглашались, а когда мы говорили, что нужно два пирога – врубали заднюю: «Вы попутали? Такое рисовать нельзя! Если два пирога рисовать, то так, чтобы люди за столом были в черном и грустные, а так, чтобы празднично – не вариант». И никакие деньги их не убеждали. Приятно, что у наших людей осталось еще что-то святое.

– По ходу, твою картину не здесь заказали, – предположил Миша, когда мы обошли всех. – Может быть, даже не в Осетии.

– Ладно, – вдохнул я. – Пойдем.

Мы уже почти перешли улицу, когда нас догнал один тип где-то моего возраста в джинсовой куртке и с грязными длинными волосами.

– Эй, эй. Чего вам надо нарисовать?

Мы ему сказали.

– А чего ко мне не подошли?

– Ты же только горы рисуешь.

– Ну, – тип оглянулся резко, потом снова посмотрел на нас. – Я разное умею. И три пирога, и два.

– Ты уже рисовал два пирога?

Он кивнул. Я внутри взвелся сразу. Хотел ему прямо на улице вмонтировать. Миша это заметил и взял меня за локоть:

– Пойдем в машине обсудим детали.

Миша сел за руль, потому что у меня руки тряслись, я рядом с ним, а художник на заднее сиденье.

– Как тебя зовут? – спросил Миша.

– Зураб.

– Хорошее имя для художника. Скульптурой не занимаешься?

Миша тронулся и выехал на Маркова.

– Только живопись, – ответил Зураб. – А куда мы едем?

– Тут недалеко, – Миша втопил в сторону Заводского, а я обернулся:

– Сколько раз ты рисовал такое?

– Один. А какая разница? – он смотрел на дорогу. – Я опытный художник.

– Сюда посмотри, – я показал ему фотографию картины с телефона. – Твое?

– Ага. Оно самое.

– И сколько тебе заплатили?

– Пятьдесят.

– Ну что же. Нормальная цена. Меня устраивает.

Миша свернул с Черменского шоссе на Пожарского и съехал на обочину, где кукурузные поля.

– Выходи.

Миша и Зураб вылезли, и я тоже. Мы отвели Зураба в сторону, так, чтобы нас между полем и деревьями не было видно.

– Итак, Зураб, – сказал я. – Как ты уже понял, нам не нужна картина. Нам нужно знать, кто тебе заказал ту, первую.

– Ну не знаю я. Он не говорил, как его зовут.

– Вот, мы уже знаем, что это