Дни убывающего света - Ойген Руге

И то, что он тосковал, соответствовало действительности. И что он был одинок среди всех этих благожелательных людей, никого из которых он не знал настолько хорошо, чтобы осмелиться задать им вопросы, которые его волновали, даже просто намекнуть — как, например, вопрос о том, насколько сильно Советскому Союзу угрожает ресталинизация после смены руководителя партии — неуклюжего, но по-своему симпатичного реформатора Никиты Хрущева (без которого он, Курт, всё еще сидел бы на Урале «сосланным навечно»).

— И я был на Новодевичьем, — добавил он.

А Ирина попросила:

— Раскуришь мне сигаретку?

Точнее говоря, она сказала: «Раскуурришь мне сигарретку?» А Курт ответил:

— Раскууррю тебе сигарретку.

Он раскурил две сигареты — одну Ирине, одну себе. Втянул дым и в этот момент вправду почувствовал измождение, которое обрисовал в рассказе об утомительной Москве. Его даже зазнобило. Он рассматривал свою бессовестно привлекательную жену и думал, уже сейчас немного возбужденно, о предстоящем вечере.

Саша предпочел остаться дома. Раньше он не упускал возможности поехать в аэропорт, но время, когда он хотел был авиаконструктором, миновало. Вместо этого он записывал на катушечный магнитофон новомодную музыку по RIAS[28] и до темноты слонялся с сомнительными дружками, среди которых затесалась рано созревшая девочка из параллельного класса, из не совсем благополучной семьи и в свои двенадцать с уже впечатляющей грудью под неопрятным синим свитерком.

Соответствующе сдержанно Саша отреагировал на небольшой подарок, который Курт привез ему из Москвы: книгу Гагарина «Моя дорога в космос».

— Спасибо большое, — пробубнил он, не открыв книги.

Надо больше заниматься мальчиком, решил Курт. Его русский стал хромать. И успеваемость в школе оставляла желать лучшего. Недавно он принес домой «тройку» — «тройку»! Курт не мог припомнить, чтобы он хоть раз получал «тройку». Такую оценку Курт считал чем-то неприличным.

Напрасно он искал в Москве подарок Ирине. Что ей можно было привезти? У нее была аллергия на всякого рода фольклор, и кроме того, Курт понял, что в стране Великой Октябрьской социалистической революции было одно только барахло, и вот в последний момент он купил бутылку «Советского шампанского», которую, когда Саша лег спать, распаковал, изощренно оправдываясь. Затем он принял горячую ванну, Ирина открыла шампанское и выдала, после того как они немного выпили, секрет: спальня готова. Он уже об этом догадывался, и всё же удивился, почувствовав себя — в очередной раз — виноватым перед Ириной. Это оставалось загадкой: пять лет он был убежден, что Ирина чересчур много вкладывает в ремонт. Пять лет он пытался свести эту перестройку к самому необходимому, а если быть честным — он бы просто всё хорошенько покрасил, и готово. Да, он торопился! Время убегало, время его поздно начавшейся жизни. По ночам у него случались панические атаки. Ему стало страшно, уже когда Ирина просто распорядилась снести какие-то стены, когда он увидел трубы и провода, свисавшие сверху, всё то, что потом нужно было запрятать обратно в стены. Он уходил из дома, случалось и такое, с грохотом захлопывая за собой дверь, как только понимал, какие немыслимые деньги Ирина потратила, так как нужны были именно эта дверь, именно это дерево, именно этот красный цвет, но в итоге, он вынужден был признать, Ирина в целом как-то оказывалось права, будучи — в этом-то и была загадка — в частностях всегда неправой.

Спальня получилась чудесная, великолепная. В принципе, очень скромная: в ней была только кровать, простая двуспальная кровать, какой не сыщешь во всей ГДР, к ней старый шкаф, над которым Курт сначала просто посмеялся. Белый ковер, стены тоже белые, только стена у изголовья кровати была алого цвета, и на стене висело, обрамленное по обеим сторонам светильниками, огромное овальное зеркало, в широкой вычурной золоченой раме, угол наклона которого не оставлял никаких сомнений в его предназначении.

— Что подумали строители, — пробормотал Курт.

— Всё они правильно подумали, — засмеялась Ирина и направила его руку под свою юбку туда, где Курт ощутил между трусиками и чулками кусочек обнаженной, собирающейся в мягкий комочек кожи …

— С ума сойти, — выдохнул Курт, когда чуть позже они лежали рядом друг с другом на постели. Только что, в легком опьянении от выпитого шампанского, когда они были друг на друге, друг в друге, на какое-то мгновение ему показалось, что он раздвоился — не только на словах, но на самом деле. В какой-то момент ему казалось, как он объяснил Ирине, что у него больше двух рук и ног и больше одного chuja, как сказал он — о непристойном они говорили по-русски.

И Ирина, все еще в неге, охватила его тело ногами и прошептала на ухо:

— Я думаю, надо будет как-нибудь пригласить мою подругу Веру…

На следующее утро Курт встал поздно: в восемь. Было воскресенье, и Курт приучил себя с годами — мобилизовав всю свою дисциплину — не работать по воскресеньям, он даже научился радоваться нерабочим воскресеньям.

В пижаме и халате он вышел на кухню и продекламировал стоя, с пафосом, коротенькое стихотворение в четыре строчки, какие обычно сочинял по воскресеньям за бритьем, чтобы повеселить семью. Сегодняшнее звучало так:

Из Москвы я прискакал,

чую сил своих накал.

Всех задором заражу

Пока бреюсь и блажу.

Саша скривился. Ирина тихонько улыбнулась, наливая Курту ромашковый чай. Она настаивала на том, чтобы перед кофе он пил чай, из-за желудка, и Курт делал ей это одолжение.

За завтраком Ирина поведала ему, что ей сегодня нужно снова уйти: приезжает Гойкович, югославский актер, играющий главную роль в фильме про индейцев, который снимали на DEFA.

Курт сделал глоток. Крошки белого хлеба царапали горло. С тех пор как Ирина работала — он, правда, толком не знал кем — на DEFA, частенько случалось, что она разочаровывала его таким образом. По идее у нее было полставки, но на самом деле она зачастую работала до ночи или по выходным, и всё за гроши, так как в конце концов на всё про всё денег она просаживала больше, чем зарабатывала, думал Курт. Но ничего не сказал. Сделал глоток кофе, смыв им хлебные крошки. Конечно же, и у Ирины было право работать. Пусть даже работа эта была крайне странная: сидеть с какими-то приезжими в дефовской гостинице и пить водку. Или раскатывать с этим индейцем по окрестностям. Курт видел как-то его фото: мешок мускул.