Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова

Неделя без Риты тянулась долго… И когда она приезжала, это было настоящее счастье! Конечно, не все время она проводила со мной. Когда брат возвращался с работы, они, поужинав, куда-нибудь уходили, в клуб или гулять, и меня с собой не брали. И спали они тоже вместе. Но однажды Рита легла со мной, мы обнялись и уснули, а утром она, наскоро позавтракав, уехала, тоже на автобусе. И она не спросила, как обычно, что мне привезти. И больше уже к нам не вернулась.

Она и была та единственная, самая настоящая, любящая и чистая сердцем, и брат, скорее всего, тоже это понял, когда она ушла, но разве мужчина признается в том, что ошибался?.. Он, конечно, не попытался ее вернуть, но мучился и искал утешения у других женщин. И одна из них его на себе женила, да так искусно, что брат и не понял, кажется, ничего. В приданое он получил двоих ее детей от разных отцов, разваливающийся дом, покосившийся забор. Жена вручила ему молоток, и брат как миленький принялся все поднимать.

Женщина с двумя детьми была та еще командирша, она повелевала, широко улыбаясь, и была у нее тайная награда, которой она могла одарить моего брата, если он хорошо потрудится и ничем ее не огорчит. Я к тому времени уже заканчивала школу, уже понимала, что это за награда… Но не понимала я одного: как можно было променять ту, стройную, добрую, красивую, на эту низенькую, квадратную, коренастую, громкоголосую… и где здесь любовь? И что такое любовь?.. Я описала Риту в своем дневнике, назвала ее русалкой из-за волос и феей из-за ее доброты. Еще я написала, что хотела бы, чтобы она была моей сестрой, а лучше – матерью… И мне стало стыдно, и я испугалась, что моя мама найдет и прочитает и очень на меня обидится, и запрятала тетрадь подальше – сделала тайник на сеновале старой бани, куда уже много лет не поднимался никто и даже лестницы не было. Я взбиралась по округлым потемневшим бревнам босая – чтобы ноги не скользили, доставала заветную жестяную коробку из-под чая, которую выкрала из кухни. Чтобы тетрадь не погрызли мыши, я прятала ее в коробку, а коробку прятала в духовке старой плиты, которую почему-то втащили когда-то на чердак, да так она там и стоит… Тетрадь приходилось сворачивать в рулон, чтобы она уместилась в коробку, и плотно закрывать крышкой.

Когда я училась в старших классах, к отцу зачастили отцы моих ровесников. Сначала я не поняла, зачем они приходят, но однажды услышала, как родители шушукались поздним вечером, думая, что я сплю. Они выбирали мне мужа, прикидывали, кто лучше, у кого какой дом, у кого какие гены, у кого в семье отъявленные алкаши, у кого не очень… Готовили меня в невесты. Только одного отец с матерью не сделали – меня не спросили.

Училась я всегда неважно. За домашними делами у меня не оставалось ни сил, ни желания на учебу, я перебивалась с двойки на тройку, и от меня никто не ждал, что я способна поступить в высшее учебное заведение. У нас в семье это как-то даже было не принято…

Но только я представила рядом с собой всех этих неугодных мне мужчин, которые совершенно не похожи на моего пшеничного принца в вязаном свитере, – сразу же взялась за учебу. Я сосредоточилась на гуманитарных науках и сумела поступить на бюджетное отделение журфака.

Родители такого не ожидали, но очень мною гордились. Хоть и теряли помощницу по хозяйству, зауважали меня, ведь я единственная из семьи смогла пойти много дальше огорода, коровы и козы. Пять лет я жила в общежитии института, за это время осторожно училась быть городской. Чтобы не выдать в себе деревенщину, я больше молчала и слушала, и за мной закрепилась слава, будто я умная, вдумчивая, мудрая не по годам. Когда меня спрашивали, откуда я приехала, я называла то самое ПГТ, где жил старший брат с семьей. И лишь познакомившись с Алексеем, через некоторое время призналась ему, что родилась и выросла в селе. Мы прозвали его «Мухо-сранском». Леша спросил однажды: «Как уж там называется… ну, тот Мухосранск, где ты родилась?» Я ответила, он заметил, что «Мухосранск» звучит лучше, мы поржали и так стали называть мою родину. Хоть и больно это, но смотреть надо только вперед: меня полюбил хороший мужчина с хорошей профессией, почти что москвич, и я уже давно городская: выгляжу так, будто выросла в семье модельеров, делаю маникюр и хожу на йогу, мои волосы блестят, обувь и сумки только кожаные, и на мне всегда хорошее белье. Со мной сотрудничают много изданий, как журналист я хорошо себя проявила и продолжаю преуспевать в профессии. И девушка из деревни уехала, и деревня из девушки тоже.

В своем «Мухосранске» я была очень давно. Туда далеко и долго добираться, если на поезде, а если на самолете, то очень дорого и от аэропорта ехать часа три на машине. Родители однажды приезжали ко мне, когда я еще снимала квартиру со Светланой. Они до сих пор присылают посылки – соленья, закуски, варенье на мой прежний адрес… Мне звонят нынешние жильцы той квартиры, я иду за извещением и получаю на почте огромную коробку, и мне неловко перед людьми в очереди и перед работником почты… Мне кажется, что по размерам коробки понятно, что внутри находятся банки, а раз так, яснее ясного, откуда я понаехала… Дома, конечно, мы с радостью съедаем мамины шедевры, но я все же предпочла бы купить соленья в супермаркете, как истинная москвичка…

Не любила я получать посылки из дома. Однажды я забрала такую посылку, еле дотащила, шутка ли – четыре литровые и две по ноль семь! И поставила у нас в прихожей коробку. Леша, когда вернулся, открыл ее без меня и очень хвалил потом моих родителей за лайфхак: не знаю, чья идея – матери или отца, но они поставили банки в коробку и залили все строительной пеной. Ай да родители! Раньше мама в десять слоев газет заворачивала, тряпки меж банок подкладывала, а все оказалось так надежно и просто! Нет, явно кто-то подсказал им, сами бы не додумались.

Я гнала от себя чувство вины перед родиной и родителями, убеждала себя, что все – временно, и как только Алексей сделает мне предложение, моя родина перестанет быть «Мухосранском», мы поедем к отцу с