Прощай, Анна К. - Лера Манович

Потом мы с мамой пошли в магазин и накупили всего к ужину. На кассе я увидела, что в тележке лежит маленькая бутылка коньяка. Мама сказала, чтоб я не заморачивалась. Это так, на случай праздника.

Потом она приготовила дома отличный ужин, достала и погладила скатерть.

К семи часам стол был сервирован, как в лучших ресторанах. Но Пиуса не было. Я позвонила нашей классной и узнала, что они стоят в пробке на Владимирском шоссе хрен знает где и неизвестно, когда приедут. Мама стала ругаться, что принимающая сторона в нашей школе – идиоты.

– Надо быть дебилами, чтобы в пятницу вечером, когда жуткие пробки, тащить иностранцев в область за двести километров, – сказала она, убирая еду со стола в холодильник.

Похоже, без Пиуса мама не планировала нас кормить. Потом она достала свою маленькую бутылку и налила себе немного.

– У нас что – праздник? – поинтересовалась я.

– Был такой библейский герой – Хам, – сказала мама и налила себе еще.

Так всегда и начиналось.

Пиус пришел в первом часу ночи, замерзший и несчастный. В его рюкзаке позвякивала и постукивала всякая фигня типа псевдозолотых ложечек с надписью «Золотое кольцо», матрешек и хрени из бересты. Все, что впаривают за бешеные деньги иностранцам. От еды он отказался, попросил только горячего чаю. Мама на своем странном языке предложила ему выпить коньячку, он опять отказался, но они долго хихикали в комнате. Мне кажется, ему даже понравилось, что она навеселе. Я зашла и посоветовала ему принять горячий душ, раз он замерз. Но он не захотел.

Я заметила, что Пиус не очень-то любит мыться. То ли он такой, то ли это из-за нашей старой шторки в ванной. Она внизу как будто грязная, но это просто осадок от воды.

Завтра куплю новую.

На следующий день Пиус встал утром, как обычно, но был раскрасневшийся и плохо соображал. Оказалось, у него температура. А у нас в школе, как специально, именно сегодня устраивали концерт для гостей. И мне предстояло выступать со стихотворением. Так что надо было кровь из носу идти.

Пиус остался с мамой и Иоановной, о существовании которой он даже не догадывался.

В школе девочки сразу стали приставать и шутить: что я сделала с немцем и почему его нет в школе? Его друзья-немцы забеспокоились. Все-таки они считают Россию дикой страной.

Мне почему-то было очень неспокойно, и я все время писала маме эсэмэски. Мама не звонила, на сообщения отвечала не сразу и чересчур весело, что подтверждало мои самые худшие подозрения. До конца занятий оставалось еще три урока плюс концерт. На перемене я позвонила папе. Он, конечно, не такой сложный и навороченный человек, как мама. Но в нем есть стабильность. Папа сказал, что он в командировке и вернется только завтра. Обещал непременно зайти и покатать немца по городу. Мне стало легче, но я все равно постоянно думала, как они там. И когда читала стихотворение на концерте, два раза забывала слова. Егорова и Каширских сидели в первом ряду и хихикали. В концерте они не участвовали, так как по-немецки говорили примерно так же, как моя мама. Они считали, что я влюбилась в Пиуса и теперь скучаю без него. Дуры.

Я долго звонила в дверь, но без толку. Пришлось открыть своим ключом. Первым, что я увидела из коридора, были ходунки на кухне. Это означало, что что-то случилось. Пиуса в его комнате не оказалось. Постель была разобрана и смята. Из большой комнаты доносился шум телевизора.

Я пошла туда. На диване сидел Пиус, устало облокотившись на подушки. В советской зеленой пилотке со звездочкой. Выражение лица он имел загадочное.

– Привет, Женья, – сказал он. – Рад тьибе.

И было видно, что он не врет.

– Где мама? – спросила я.

– Mama ist einkaufen gegangen, – ответил Пиус.

– Вас ист дас? – я показала на пилотку.

– We did selfie, – Пиус улыбнулся, и в этой улыбке было страдание.

– Sorry for my mother, – сказала я и сняла пилотку с его головы. – How are you?

– I'm more better!

На кухне что-то громыхнуло. Потом раздалось шипение. Я пошла туда. Иоановна бодро стояла у плиты. На сковородке что-то пузырилось.

– Что ты делаешь?

– Жарю блинчики для Иосифа.

– Какого Иосифа?

– Разве немецкого мальчика зовут не Иосиф?

– Где ты видела немецких мальчиков, которых зовут Иосиф? Его зовут Пиус!

– Пиус, – задумчиво сказала Иоановна и опять запузырила что-то на сковородку.

Я попробовала тесто. Оно имело химический запах и вкус.

– Что ты сюда добавила? – спросила я.

– У вас очень плохое подсолнечное масло, – сказала Иоановна. – Зачем вы покупаете такое?

Она показала на бутылку со средством для мытья посуды.

Тут пришла мама, позвякивая бутылками в пакете.

Бедный Пиус.

Наверное, завтра придется вызвать врача. Хотя Пиус говорит, что все нормально, и пьет какие-то гомеопатические шарики из немецкого пузырька. Говорит, он всегда так лечится при простуде.

Иоановну больше невозможно загнать в комнату. Она перестала бояться немцев и теперь сидит на стуле, смотрит влюбленными глазами на Пиуса и упорно называет его Иосиф. У меня есть подозрение, что она принимает его за прадедушку. Хотя странно, как можно спутать маленького носатого еврея и высокого голубоглазого немца. Правда, дед был рыжий, и Пиус слегка рыжий, и у него вьются волосы. Для человека с Альцгеймером это более чем достаточное количество совпадений.

Мама делает вид, что все нормально. Только каждые полчаса бегает на кухню и тихонько себе наливает. Думает, это никому не заметно. Пиус, кажется, все понял. Этот дурдом нас сблизил.

Надо сказать, для иностранца он держится отлично. Вежливо улыбается бреду Ивановны, сдержанно – ухаживаниям мамы. Когда мама случайно пролила чай ему на колено, он даже не дернулся. Смотрю на него и думаю о немцах в плену. Ну после того, как мы победили. Их же много тут осталось, бабушка рассказывала. Считалось позорным вступать в связь с немцем. Но некоторые русские женщины все равно с ними жили. Я их понимаю.

Иоановна окончательно расслабилась и, кокетливо поглядывая на Пиуса, запела «Подмосковные вечера». Вот это было просто туши свет.

Мы с Пиусом сидели и ждали, когда закончится этот кошмарный вечер.

Ночью у Пиуса подскочила температура. Он лежал с закрытыми глазами и что-то бормотал на немецком. Как радистка Кэт в немецком госпитале.

Пришлось вызвать «скорую». Глаза Пиуса наполнились ужасом, когда в комнату вошли двое людей в верхней