Глафира и Президент - Анастасия Викторовна Астафьева

На скулах Президента заходили желваки. Глафира плакала. Никитич стоял с поникшей головой.

Илья достал со дна опустевшей коробочки сложенную пополам чёрно-белую фотографию, развернул. Лица детей, попавшие на сгиб, различить было невозможно, но остальные пропечатались чётко. Ученики стояли на крыльце деревянной двухэтажной школы в три ряда. На нижней ступеньке — октябрята-малыши. Выше — пионеры. Все были одеты в парадную школьную форму. Почти все улыбались. Кто — смущённо, кто — открыто и весело. Лишь несколько очень серьёзных, сосредоточенных лиц. В середине — учителя и, наверное, та самая старшая пионервожатая Морозова А. С. Короткие косички, широко распахнутые глаза, восторженный взгляд…

Глафира взяла из рук Ильи фотографию, попросила принести из спаленки очки. Вгляделась в лица детей и ткнула в одного серьёзного, даже насупленного мальчишку-пионера:

— Это вот Валька мой. Третий класс, наверное… Или четвёртый… Не могу сосчитать, — она шмыгнула носом.

Коллективный фотопортрет пошёл по рукам.

— Этот? — переспросил Президент, когда фотография оказалась у него.

Глафира кивнула согласно и добавила:

— Он не больно учился-то. Так, тройки. Физкультуру только любил да рисование. А пионервожатая эта — Настя Морозова, дочка моей подружки Нинки. Ей тут лет четырнадцать, наверное.

Алёша сложил всё обратно в коробочку, как было. Только оставил солдатский медальон. Очень осторожно отвинтил крышечку, дрожащими пальцами вынул из него скрученную в трубочку узенькую бумажку.

Прочитать фамилию и имя бойца было почти невозможно — вписанные химическим карандашом данные от времени и влаги расплылись, буквы сделались нечёткими. Все вместе с трудом разобрали, что звали бойца-красноармейца Иваном и родился он в 1920 году.

— Неизвестный солдат… — прошелестела Глафира. — Одно имечко от человека осталось…

— Нынче ему как раз сто лет исполнилось бы… — едва слышно проговорил Илья.

— Что с этим делать? — растерянно спросил Алёша, закручивая крышечку медальона.

— Постараемся восстановить данные и разыскать родственников… — тихо ответил Президент. — А шкатулку оставим на память Глафире Фёдоровне.

— Я её в наш местный музей передам, — ответила хозяйка, благодарно принимая от Алёши клад. — Пусть люди знают, какими мы были...

Долгие проводы — лишние слёзы.

Дорогие гости стояли около заведённой машины.

— Может, всё же возьмёте компотика? — безнадёжно спросила Глафира, вышедшая к ним в обнимку с трёхлитровой банкой, наполненной жидкостью чернильного цвета. — В дороге выпьете!

— А и выпьем! — радостно подтвердил Илья и принял от неё пузатую трёхлитровку. — А чайничек я вам новый куплю, под гжель расписанный, и почтой пришлю! Обещаю!

— Да вот ещё, — кокетливо отмахнулась бабка, но в душе обрадовалась: будет что ждать…

— Ну, Глафира Фёдоровна, спасибо вам за всё, — шагнул к ней Президент, — за гостеприимство ваше, за добрую душу, за старину и за святую науку.

При этих словах он приложил руку к сердцу и внимательно взглянул Глафире в глаза. Там, под рукой, был ещё и потайной карманчик, в котором остались крохотные уголёчки от…

Старуха согласно прикрыла веки. Мол, всё поняла.

И Президент наконец её крепко обнял. У Глафиры земля ушла из-под ног. Она даже посмела голову ему на плечо приклонить. И так не хотелось ей, чтобы отпускали её эти руки, так хотелось оставаться под их защитой и силой. Но...

Жизнь отсчитывала секунды и минуты.

Гости сели в машину и уже махали ей, прощаясь, но вдруг Глафира крикнула:

— Стойте! — и подбежала к приоткрытому окну дверцы. — Никитич, подожди! Я сейчас!

Она устремилась в избу и через пару минут выскочила оттуда с тремя котятами в руках.

— Триколор забыли! — захихикала она, вернувшись к машине.

Сунула рыжего Алёше и сказала:

— Жене подаришь! Он ей сердце отогреет — такой огонёк! А сам запомни: сколько раз жена котёнка погладит, столько и ты её. Баба ласку, как кошка, любит.

Алёша взял котёнка, заглянул ему в глаза:

— Значит, и назовём тебя Огоньком!

Глафира перебежала к правой передней дверце, где сидел Илья:

— А тебе тогда достанется Дымок, — она протянула ему дымчатого котёнка. — Это чтобы ты помнил: дыма без огня не бывает! Не ссорьтесь! Держитесь друг за друга.

И наконец, Глафира подошла к Президенту:

— Когда укрывает землю первый снежок, всю грязь, всю слякоть, так на душе становится светло, чисто, легко…

— Я понял. Этот будет Снежок.

Он принял из рук старухи котёнка, ещё раз попрощался, поднял тёмное стекло. Чёрная машина выехала со двора и направилась к главной дороге.

— Вот ведь хитрая бабка, — покачал головой Никитич, — нашла, как котят сплавить.

— А ты не завидуй, раз тебе не досталось! — засмеялся ему в ответ Илья. — Ешь грибы!

Парни захохотали.

Президент строго взглянул на них и похлопал водителя по плечу:

— Давай, Никитич, гони. Столица ждёт!

А Глафира стояла на своём осиротевшем дворе, махала им вслед рукой и даже не пыталась вытирать струящиеся по лицу слёзы.

Синдром

(11 мая, пн.)

В понедельник Лариса открыла медпункт с опозданием — бегала на срочный вызов к ребёнку. На крыльце, в ожидании фельдшера, уже мялся один из жителей посёлка.

Лариса впустила его, велела подождать. И пока надевала белый халат, пока готовила шприцы, набирала лекарство, он болтал о том о сём и, среди прочего, сказал:

— Ехал я в прошлый понедельник с райцентра, смотрю, стоит наша баба Глаша посреди дороги с пакетом в руках. Ну, остановился, садись, говорю. А она какая-то странная, то ли злая, то ли расстроенная чем… Нет, говорит, езжай. Я не тебя жду... И отвернулась даже.

Лариса всадила мужику укол в мягкое место. Натягивая штаны, он добавил:

— А в среду мы её на кладбище видели. Знаешь ведь, у нас годовщина по батьке… Так вот, ходит, разговаривает с кем-то, руками машет. Странная такая.

Мужик ушёл. Лариса села заполнять карточки на пациентов, но мысли её постоянно сбивались. Это был не первый человек, который доложил ей о странном поведении бабки Глафиры. В четверг, например, позвонила Лена-дачница, долго молола про всё подряд, а под конец, извинившись, сообщила:

— Может, это не моё дело, но после болезни с Глафирой Фёдоровной что-то случилось. Мы в деревню лет десять ездим, но такой её никогда не видели... Всегда в дом пригласит, чаем напоит, о делах расспросит. А тут всё сквозь зубы, со злобой какой-то… Даже задом к нам повернулась. Прям жалко старушку...

А ещё фельдшеру доложили, что в один из дней бабка шарашилась с корзинкой под угорицу. Значит, снова ходила за своими сморчками, то есть строчками, хотя Лариса не раз говорила ей не собирать опасных грибов. И уж не во вторник ли это было?.. После заполошного звонка от бабы Глаши Лариса побежала