Сто провальных идей нашего лета - Екатерина Геннадьевна Боярских

за остатки матраса и право второго заплыва — и тут грянул дождь. На этот раз не пробный — настоящий. Мы разделили последнее печенье, надели рюкзаки и попилили на электричку. Матрас сдувать не пришлось — он избавил нас от этого труда, теперь уже навсегда.

Материализация воспоминаний

— Материализация воспоминаний, — проговорил Калиостро, — одна из труднейших и опаснейших задач нашей науки... Во время материализации часто обнаруживаются роковые недочёты той идеи, которая материализуется, а иногда и совершенная её непригодность к жизни.

Алексей Толстой. Граф Калиостро

Июль катился под горку, когда я вооружилась четырьмя коробками скрепок, двадцатью метрами весёленькой жёлтой верёвки хозяйственной (должно же хоть что-то в моей жизни быть хозяйственным, мыло и верёвка — отличный выбор), распечатала триста семьдесят две фотографии и рекрутировала — кого бы вы думали? Трёх подростков, которые то и дело подворачиваются под руку, не ведающую, что творят остальные части тела.

Фотографии я выбирала, с одной стороны, малоинтеллектуальной левой пяткой, не обращая внимания на художественность, а с другой стороны — пыталась вспомнить и материализовать жизнь коммуны за последние эн лет. Была там великолепная Настя, обнимающая чай «Хана», который мы привезли ей с Самуи ради удовольствия сообщить: — Настя, а тебе — «Хана»! Были трое тогда ещё не подростков в одинаковых сарафанчиках, чуть не сыплющихся, как урожаи, с гамака. Были Дашка и Кирилл с чаучауподобной собакой, была Зойка на пиратской вечеринке, Агаша, глядящая на мир сквозь чайное ситечко, Жирафон Сашенька, уникально поскакивающая на дороге в Слюдянку, Илюша, лезущий ввысь, а также с выси свисающий, младшие подростки, гуляющие по трамвайным рельсам, Ариша в компании Громозеки (по легенде, обнять Громозеку — к устройству личной жизни) и в баскетбольной корзине, Марта в тумане над Байкалом, Младенец Всеволод меньше месяца отроду, Красная Шапочка со знакомым фейсом, яблочком в зубах и серьёзной дубиной наперевес, и рыжая сида из зелёных холмов, и Сашки, которые вот-вот начнут целоваться. И даже я сама в роли огромной совы — хранителя библиотеки Ван Ши Тонга. Традиционное кормление белок на Иркуте, съёмки фильма про зоков на озере в Подкаменной, олени в японском городе Нара, бег и хоровод пятерых детей напротив кафе, которое только в памяти и хранится, хмурое утро в нетопленом доме в Большом Голоустном, пленэры с разным составом участников, вечеринки во всех возможных локациях, прыжки четырёх детей по тёплым камням Олхинки, ночёвки там и сям, синяки и травмы, санки и тьюбы, праздник фонариков на четверых в непроглядной ноябрьской тьме, эпохальный сентябрьский поход, экстренное тушение примуса, купание в бочке, китайские фонарики с желаниями, животное Поньо, добрый монстр Варфоломей, мыльные пузыри в Вальдорфском саду, тектоник на теннисном столе, мятное мороженое в Одессе, деревянные слоны Ново-Ленино, зелёная лодка и серая лошадь...

Всё это было. Этого могло не быть. Выборы, которые мы совершили, работа, которую проделали, и любовь, на которую оказались способны, — всё это вразброс, хаотично легло на круглый стол и заполнило его целиком. Их можно было потрогать и перебрать. А вечером их предстояло снять и взять — каждому, кто что хочет.

Двадцати метров оказалось мало, а скрепок и подростков — достаточно. Честно говоря, больше всего я боялась именно их... нет-нет, не скрепок. Мне казалось, что они скажут: ага, вот тут я неудачно получилась, давайте скорей сожжём всё в печке и больше не будем вспоминать об этом кошмаре. Но подростки ликовали. Жирафон Сашенька вскрикивала: «А вот мои первые туфельки! А вот моя кукла! О боже, у меня были щёки!», а потом сказала: «Я всё помню. Вообще всё».

Марта любовалась всеми фотографиями животных, особенно лысых, и присматривала, что именно заберёт себе завтра вечером. В итоге ей достались все фотографии с кошками.

Агата повела себя парадоксально. Она схватилась за фотоаппарат и стала перефотографировать фото, а потом показывать всем свои снимки, радуясь красоте и качеству. Именно она была со мной до конца, когда Марта с Сашенькой, украсив дверь, холодильник и косяк, тихо отползли. Агата продержалась до последней фотографии и только потом мы с ней синхронно рухнули средь красоты реализованного замысла.

Подростки посмотрели всё. Они тасовали фотографии, раздавали колоду, группировали их по разным признакам — и вспоминали, вспоминали! На квадратных метрах нашей веранды было так, как будто запустили три фейерверка одновременно. Это оправдало и мои замашки папарацци, и бессмысленное архивирование всего, и дало мне куда больше, чем я когда-либо вкладывала.

Моей мечтой было увидеть первое выражение каждого коммунарского лица, увидеть первый взгляд каждого, как они заходят — и вдруг, а тут! Но это удалось только с Дашкой, которая зашла накануне ночью, когда провожала нас до дома из гостей. А дальше пошла такая кутерьма, такая катавасия, что лиц я не видела. Слышала только реплики: «Сразу чувствуется, молодость прошла», «Я не такая!», «Там, где я вниз головой, у меня под действием силы тяжести щёки приняли несвойственное им положение», «Я здесь точно всех знаю? Кто эта женщина?» (на относительно удачных фотографиях мне часто удаётся остаться неузнанной), «О боже, это прекрасно, но зачем здесь я?», «Такое впечатление, что на этом фото мы сидим в коридоре стоматологической клиники» — в общем, всё вошло в привычное русло коммунарской вечеринки.

Вечером мы разбирали фотографии. Всем досталось по стопке. Удивительно, но Дашкина стопка была очень Дашкина, Сашкина — очень Сашкина, Мартина — очень Мартина... Коммуна отразилась в проекте, как в капле воды, и все смогли забрать свои любимые отражения.

Бурятия

Это был сомнамбулический трип. Мы всё время засыпали в самый неподходящий момент, передвигались, так и не проснувшись, и не всегда могли понять, что снится, а что нет. Зелёные луга Бурятии выглядели как зелёные поля Ирландии, буддийские монахи ездили на великах, в центре города женщина переводила по «зебре» маленькую лошадь повышенной лохматости, которая вела себя как собака, в дюнах росли сосны, а среди песка — белые маки, птицы отбрасывали огромные тени на стены монастыря, на бирюзовую крышу, и одно монастырское окно светилось и светилось, при любой погоде отражая солнце, пока все остальные окна отражали небо. На углу кирпичного дома была приклеена полоса бумаги — синяя, со звёздами, и она так сливалась с синей темнотой, что казалась небесной лакуной в кирпиче.

Мы чуть не уехали в село Хохотуй и порадовались существованию реки Пьяная, а ещё продуктового киоска «Вкусный попутчик» и магазина «Кабан компьютерс».

Мы видели