Мой телефон 03 - Мария Ким

и оказался. Обезболивающие сделали свое дело, но грыжа пациента осталась на месте и через полчаса обещала снова о себе напомнить. В больницу мужик ехать наотрез отказался, он же мужик в конце концов. Его супруга, воздушная и чувствительная учительница музыки, убедительно уговаривать не умела, но и бригаду отпустить никак не решалась. Я пошарилась в своих относительно свежих мозгах и набросала на обрывке кардиограммы рецепты каких-то витаминов. Даня знал, что они не помогут. Его взгляд скользил по комнате и с каждым кругом останавливался на запыленном пианино. Учительница музыки дома музыкой не занималась. Даня подошел к пианино и, сам не зная, зачем ему это надо, открыл крышку.

Первый же аккорд выдал крайнюю степень расстроенности инструмента. Второй – что, если приспособиться, одну мелодию на пианино все же можно сыграть. Должно быть, единственную, которую Даня помнил с музыкальной школы. Я толкнула ему под зад табуретку, Даня благодарно кивнул и заиграл.

Пальцы у фельдшера уже давно не гнулись как положено, клавиши болели, ударяясь о них. Даня играл. Откуда-то в комнате появился сквозняк и запарусил в безразмерной фельдшерской куртке. Даня не оборачивался. Должно быть, спиной чувствовал, как парализованный пациент встал и пригласил свою старорежимную полнотелую даму на танец. Как пара, смешно и неловко наступая друг другу на ноги, кружится по комнате, создавая тот самый сквозняк. Как снег за окном тоже кружится и не хочет оседать на пыльную землю. Как машины скорой помощи едут, подсвечивая дорогу синими маячками надежды, как их моторные сердца уже давно готовы отправиться на покой, но работают, потому что экипаж где-то очень ждут. Даня сбился с такта. Раз, другой. Танцующая пара запыхалась, возраст не мог оставить безболезненными детские выходки. Книги на полках молчали. Мне показалось, что они шелестят закрытыми страницами и умоляют их прочитать. Книги были серьезные, документальные, но было в них много сказочного, потому что эти книги писались людьми. Видеокассеты на стеллаже тоже были бы счастливы сеансу кинопоказа с их участием, но проигрыватели под них давно были сломаны и обитали на свалке. Дане было больно, я видела. Все кости просили наркотика. Он переламывался ради Гули, он знал, что сорвется, физически ощущал холодное стекло ампулы между пальцами, но пока терпел – беспощадно и бессмысленно. Мелодия закончилась. Фельдшер закрыл крышку и обернулся. Пара удивленно на него смотрела, учительница, кажется, готовилась сделать какие-то замечания по технике исполнения. Никто и не думал танцевать.

Это было всего неделю назад. Неделю назад он сорвался.

– Я тогда третью ночь работал, – оправдывался он почему-то передо мной. Как будто я должна была понять или осудить. Как будто если прощу я, то и она простит.

* * *

Тетка носилась по квартире, беспорядочно скидывая вещи в авоську.

– Кружка, ложка, миска, – как заведенный повторял Даня, – тапочки, халат, телефон, зарядник, документы, полотенце.

Тетка в его инструкции не вникала и все бегала из угла в угол: кухня, спальня, ванная. Еще полчаса назад она валялась здесь же по уши в моче, не реагируя на внешние раздражители. Праведные фельдшерские руки и здесь приложились не бесследно. Откачали. От-тянули. Тетка остановилась, откашлялась и снова забегала.

– Отекает, – заметил Даня.

– С чего ты взял?

– Кашель.

– Один раз всего-то! Хрипов нет.

– Будут. 4 минуты у нас.

– Так поторопи!

– Не, пусть соберется, а то как потом. Время есть, иди в машину и приготовь все.

– Да откуда ты знаешь-то?

– Знаю. Иди.

У Дани чувство времени предельное. Работать начинает не сразу и всегда вовремя.

Через 4 минуты тетку уложили на носилки в машине. Начался массивный отек легких. В систему пошли нитраты, из баллона – кислород. Даня не спеша набирал из укладки морфин.

– В пятерку с мигалками быстро! – проорала я в ухо водителю.

– Это где? – Новенький, однако.

– Там сейчас баба умрет!

Безнадежно завыла сирена. Машина набирала скорость. Даня не чувствовал, как трясется ходовая часть, как предметы катаются из угла в угол, пока карета закладывает виражи. Он работал. Вдохновенно. Какой бы цинизм ни гнездился в его душе, как бы ни противостоял он доброму и вечному, за что-то обидевшись на мироздание, непреходящей и священной ценностью для фельдшера была жизнь. И он довез.

* * *

В пятерке все спали. Диспетчер перепутал адреса и сдуру поднял на уши реаниматологов в другой больнице. Врачи приемника всей толпой невнятно суетились вокруг каталки. Медсестра дозванивалась до реанимации, вторая пыталась разбудить санитарку, чтобы убрать лужу мочи под носилками. Тетку теряли, но нас это уже не касалось. Даня курил на улице, нервно потирая руки и шмыгая носом.

– Ты весь морфин ей вкатила?

– Полкуба осталось.

– Давай сюда.

Я допивала остывший чай из термоса и пыталась понять, чем опиаты Дани отличаются от моего кеторола или эуфиллина Костика с его давней ЧМТ, без которого он уходил в беспросветные приступы головной боли. Пожалуй, только тем, что со своей дозы он ловил кайф и что это было незаконно. Я пыталась понять, насколько прав он и виновата я и есть ли здесь за что быть виноватым. Чем дальше в ночь, тем сильнее смещались границы между должным, дозволенным и непростительным, а мораль и вовсе потерялась в темноте первой смены.

Даня затягивал на руке жгут. Рука покраснела, ярким контуром обозначились вены. Он мог ею спасти и убить. Каждую смену спасал и наверняка уже убивал. Мог поднять на ноги, воскресить, сломать челюсть, вынести дверь или занести шприцом инфекцию и сгнить так же, как и его клиенты – ополоумевшие жители общажных бараков. Да он же совсем ребенок, вдруг поняла я. Автоматы, миноискатели, игры в солдатиков, воинственное отторжение авторитетов, беспечная гениальность – мальчишество.

Усталость накрыла звенящим колпаком внезапно и со всех сторон. Можно было двигаться, говорить, выполнять осмысленные действия. Но только самое важное, без чего точно нельзя. Солнце встает на востоке. Ритм синусовый. ВИЧ передается через кровь. Изолиния. Не оставляйте детей без присмотра. Аппендицит должен подтвердиться в течение двух часов. У вас мальчик. Это не инфаркт. Они вырастут и будут другими. Жизнь – это то, что хочется защитить.

* * *

К концу месяца заведующий вызвал Даню на ковер. Про фельдшера он все знал, и все его устраивало: народа на линии так мало, что разбрасываться из-за такого кадрами не пристало, а Даня был удобным кадром. Куда и с кем его ни поставь, все ему хорошо, лишь бы коробчонка под рукой была. Но под конец месяца Даня обнаглел, а точнее, обнаглела его прогрессирующая зависимость. «40 ампул за месяц