Стажер - Лазарь Викторович Карелин

Доктор остолбенел. Простая мысль, первое, что может прийти в голову, а он, этот начитаннейший и культурнейший, остолбенел аж от слов Саши.

— Да, да, да… Да, да, да… — закивал он, тараща глаза, прозревая. — Именно! Именно! Сашенька, дружок, сними нас в той же композиции! Ну, молю! — И он кинулся к столу, уселся, потеснив гостей, не на свое место во главе стола, а там, где сидел Христос, в середине стола, уселся и замер, склонив голову, не шутя печальный, скорбный даже, ибо ведал уже, что предан.

— «Один из вас предаст меня…» — невнятно пробормотал он и вдруг повеселел, вскинулся, крикнул Саше: — А ну-ка, Леонардо, сыщи своим стеклышком, которые тут с мешочками! Тридцать на пять — сто пятьдесят сребреников! О, это деньги!

Славный дядька, этот доктор наук. Философ! Что ж, что печален? Много знает — оттого и печален. А не податься ли в философы? Он поможет.

А до этого, еще до банкета, пришлось снимать вынос тела. Не было хуже таких вызовов. Горе снимать, ловить в объектив выжелтившееся мертвое лицо, всегда томясь, что глаза у человека закрыты, и томясь от этой строгости всегдашней, проступающей на мертвом лице, и словно бы укора ожидая от этого человека, — совсем тяжкая работа, постылая. Но нет, но и на «выносе» тоже много такого, что подманивает глаза, велит снять себя, велит не забыть. Можно отщелкаться и укатить, как часто и делал, а можно побыть тут с людьми, не спешить от них в горькую их минуту. Те, для кого это горе, у тех удивительные бывают лица, большеглазыми они становятся, как на картинах современных художников. Думал, врут художники, в пол-лба рисуя глаза. Нет, не врут. Камера не художник, она точненько все воспроизводит, — и вот, нате вам, — громадные распахнуты на карточке глаза. И такое в них…

После той обиды на свадьбе, когда выдворили, после разговора какого-то смятого с дядей Саша «на выносе» подзадержался, не тянуло его сбежать поскорей. Напротив, он снимал и снимал, снимал и снимал. И тихим был, позабыв о своей профессиональной хватке. Отец вспомнился, кладбище, тот предел в ограде, где рядком лежали Трофимовы, где когда-нибудь и ему отыщется местечко. Вдруг построжал Саша, притих. И то еще было хорошо в этот раз, в этот вызов, что хоронили человека, который был любим в семье. Это сразу угадывается, любим ли был близкими своими покойник или же слезы все эти, слова лишь для проформы, для обряда.

С десяток всего таких вызовов было еще на счету у Саши, а он уже научился распознавать, где горе, а где притворство прилику ради.

Здесь было горе. Похороны были скромные. Народу собралось всего-ничего, — хватило одного небольшого автобуса. Да вот еще Сашин автомобильчик. И вся процессия. Ехали, ехали, кольцевую миновали, и оказались близ какой-то деревеньки, в чистом поле, где построили новый крематорий.

Саша впервые был здесь. Тут еще стройка шла, еще только первая очередь стен-ячеек, издали похожих на соты, возникла в поле, пугающе просторном.

Но сам крематорий уже был построен. Был он с четырьмя под мрамор входами. Тяжко и скорбно тут было.

Вот когда все речи были сказаны и когда тихонько отпела свое музыка, которую включила строгая женщина со скорбным по должности лицом, но с голосом начальственным, ибо привратник всегда начальство, — вот тогда вдруг в этом мраморе скорбно вскрикнула вдова, и крик ее был так наполнен человеческой болью, что все зримое сгинуло, и вспомнил Саша отца, как хоронили его, вспомнил, что крика такого тогда он не услышал. Сжалось сердце, смутно стало на душе. Все было в тот день похорон, на который он поспел из части самолетом, все было — и речи и слезы, но вскрика такого не было, молчала мать, кутая лицо в черный платок, молчала.

Саша снял эту женщину, ее громадные глаза. Пугаясь, заглянул в них и снял.

А потом был банкет доктора, которого предали пятеро коллег. Кто да кто? Никогда он этого не сможет узнать.

А сейчас Саша ехал по Москве, ехал, держа путь к дому, но выбрав дорогу не самую короткую. Да и автомобильчик его не спешил, как бы давая Саше возможность еще и перерешить маршрут. Можно, конечно, домой, рабочий день окончен, но можно и еще куда-либо завернуть. А куда? Недолог был срок его службы в армии, но и за этот срок всех друзей словно вымело. Кто еще в армии, кто переселился в иной конец Москвы и пропал без вести, а кто и вовсе уехал из Москвы. Конечно, приятелей еще хватало, но приятелей, а не друзей. Разница порой совсем чуточная: что приятель, что друг, — не одно ли и то же? Нет, не одно и то же. Приятели — для веселья, а друзья, а друг — и для грустной минуты. Когда задумаешься. Когда заколодит в чем. Когда сам себя вдруг захочешь понять.

Они катили — он и автомобильчик — уже по Садовому, уже подкатывали к Самотечной площади, от которой надо было сворачивать направо, если ехать домой. Но автомобильчик свернул налево, въехал под эстакаду и снова свернул налево, а потом сразу направо. Миновав Центральный рынок, старый цирк и панорамный кинотеатр «Мир», где толпы народные, казалось, стремились сразу и на рынок, и в цирк, и в кино, обогнув затем Трубную площадь, автомобильчик снова вернулся к цирку, рынку и кинотеатру, но только по другую сторону бульвара. И встал. Честное слово, Саша не стремился сюда, к этому серому зданию, на крыше которого уже зажглись будто сбежавшие туда с газетного листа два трубчато-неоновых слова «Литературная газета». Саше тут нечего было делать. Но вот ведь прикатил. Руки распорядились, подвигали руль, а уж автомобильчик рад стараться. Догадливый. Не слишком ли? Друг, который читает твои мысли на расстоянии и угадывает твое самомалейшее движение, может, глядишь, и медвежью услугу оказать.

Саше нечего было делать в этом сером газетном доме. Никто его сюда не звал, никакой работенки ему тут отколоться не могло. Но он вышел из машины, спрятал под сиденье свои аппараты, прихватив лишь один-единственный, самый скромный, аккуратно замкнул машину, и направил неуверенные шаги к стеклянной двери, испятнанной цветными прямоугольниками, дабы кто-нибудь из рассеянных писателей ненароком не расшиб лоб об эту прозрачность.

Никто его здесь не ждал, никого он здесь не знал, ну разве что паренька одного очкастого из фотоотдела, с которым познакомился мимолетно на одной из очередных свадеб. Саша ту свадьбу снимал по долгу службы,