Людоед - Александр Юрьевич Сегень

чесать Белецкий. — Это все точно про большинство антисталинских поделок, начиная с Кары и Кончаловского и кончая нынешними сериалами. А вот еще: «Китч это подменный опыт и поддельные чувства». Короче, — Назар вернул айфон в карман, — мы свернули на дорожку китча и должны с нее вернуться к прежнему замыслу.

— Каким образом? — сокрушенно спросила Регина.

— Да не стони ты так! Я дело говорю. Понимаешь, я смотрел отснятое глазами зрителя и понял, что не поверят. Особенно когда Жбычка начинает хвастаться достижениями своего сексуального хозяйства. Прости, дорогая, но твою роль я свожу до бессловесности. И свои выступления от лица Сталина тоже сокращаю.

— Назар!..

— Молчи, сценарист, на съемочной площадке режиссер главный! Вдумайся в мои слова. Реплики от лица главного героя надо сократить. Зритель гораздо больше верит, когда серьезный ведущий ему строгим голосом говорит: «Есть неопровержимые доказательства того, что...» И дальше: «Вот свидетельство такого-то Ивана Полидоровича Барабашкина, личного охранника, который своими глазами видел...» И дальше: «А вот подлинный документ...» А уж документы и свидетельства, если их не существует в природе, мы можем и сами состряпать. Ищите потом, свищите. Даже если их не найдут — мы уже выстрелили, и несколько тысяч сталинистов перестали быть сталинистами. А миллионы антисталинистов лишь укрепились в своем антисталинизме.

— Может, ты и прав, — нашла в себе силы признать Шагалова.

Трещина

Решение о пересъемках, ломающих сроки сдачи фильма, конечно же вызвало бурю негодования у Сапегина, и Белецкий долго спорил с ним, объясняя свою позицию, доказывая, что если они хотят сделать по-настоящему ядерную бомбу, то нужно прекратить наметившийся балаган.

— Вообще-то это не профессионально, господин Белецкий, — сурово отвечал генеральный директор «Весны». — Так не делается. Профессионал сразу схватывает и делает все в соответствии с первоначальным замыслом.

— Вынужден не согласиться, — спорил телережиссер, обретая с каждым днем все больше уверенности в себе и независимости в отношениях с заказчиком. — Профессионал — это еще и тот, кто успеет вовремя увидеть, что свернул не туда, и вернуться на правильную дорогу.

— Ладно, черт с тобой, делай что хочешь, — сдался Сапегин. — Но кровь из носу, чтобы в конце декабря мы могли ваше «Кинокладбище» показать России.

И Белецкий стал переснимать заново целыми кусками. Теперь он лишь время от времени появлялся в образе Сталина, а многие сцены, где он подавал факты от лица Людоеда, заменил на более классические: Назар Белецкий, в своем собственном обличье, в хороших костюмах и без трубки в зубах, листал архивные папки и вещал строгим голосом, чуть ли не Левитаном:

— Вот четкие свидетельства самого Шумяцкого... Остались неопровержимые доказательства... В архивах удалось найти следующий неоспоримый документ...

И так далее.

Сценаристка смирялась, но злилась, и между ними легла трещина. Особенно когда Сапегин сообщил им пренеприятное известие.

— Ты доигрался в свои принципиальные игры! — возмутилась она.

— Начхать. Пусть этот дурачок Докукин снимает про гнилую Зелень. Рыжая, нам еще столько таких заказов понакидают! Мы эти твои Голопожопские острова с потрохами купим. Вон после Зельки еще один клоун стал руководителем государства. Да не какой-нибудь незалежки, а самого Соединенного Королевства! Увидишь, завтра закажут фильм о том, какой он неординарный. И вообще о моде на клоунов в политике. Хотя мода эта давнишняя, Гитлер, по сути, тоже был клоуном. Слушай, вот тебе тоже темочка: чем смешнее правитель страны, тем страшнее для его народа и для всего мира.

С пересъемками наступила новая эра в жизни Белецкого и Шагаловой. Сценаристка резко отошла в сторону от проекта, режиссер как хотел вертел ее сценарий, она писала что-то новенькое, а на его вопросы отвечала туманным: «Так... Пока ничего особенного». И в личных отношениях шло явное похолодание, грозившее перейти в ледниковый период.

Назар все ждал новых забавных полтергейстов, но вскоре понял, что Регина больше их не станет затевать, и однажды рассказал ей о звонке по поводу вальтера.

— Ну если уж ты в курсе, то зачем я буду дальше скрывать, — равнодушно зевнула Шагалова.

— А жаль, — грустно усмехнулся Белецкий. — Это было весело. Жаль, что ты остыла.

— Ты сам виноват. Было и впрямь хорошо и весело. Пока ты вдруг не занудил.

— Но ведь и впрямь стал получаться китч, Рыженькая.

— Фу! Рыженькая — противно. Рыжая лучше.

— Надеюсь, ты еще не окончательно меня разлюбила?

— Нет, не разлюбила, но какая-то пружина лопнула. Во всяком случае, в этом проекте. Он мне казался таким отпадным, безбашенным. Как «Ублюдки» у Тарантино. А ты все свел к обыденности. Весь этот серьёз как раз таки и надоел зрителям, а ты его предпочел стёбу.

— Так, что там нам скажут? — потянулся Назар к айфону. — «Стёб — насмешка, прикол, шутка над собеседником с элементами иронии, сарказма...»

— Перестань!

И он стал читать молча, но в одном месте не выдержал:

— О, это про нас: «За стёбом, интонацией напора и превосходства часто скрывается сознание собственной некомпетентности и несостоятельности, честолюбие, возвышение над другими...»

— Сейчас твой Xs в окно полетит! — зло пригрозила Регина.

— Да ты что, Рыжая, он же еще даже не устарел, — засмеялся Назар, пряча от ее когтей свой «Эппл» прошлогодней модели.

Белецкий в образе Сталина застыл над могилой с надписями на скромном черном памятнике: «Кинорежиссер Экк Николай Владимирович. 14.VI.1902–13.VII.1976. Цай Валентина Ивановна. 03.IX.1919–22.XII.1978». Сбоку изображена кинолента.

— Это уже не Новодевичье, а гораздо более скромное Кузьминское кладбище Москвы. И скромный памятничек. А ведь здесь упокоился создатель первой звуковой советской картины и первого советского цветного фильма. А также и первого стереоскопического фильма, это то, что мы теперь называем 3D.

Белецкий в образе Сталина, помахивая трубкой, двинулся по тропинке кладбища, продолжая говорить:

— Думаете, я не знал, что он служил у белогвардейцев? Все я знал изначально. Что Юрий Витальевич Ивакин стал жить под другим документом — как Николай Владимирович Экк. И родился он не в 1902 году, а на шесть лет раньше. Во всем этом он сознался под пыткой в подвалах НКВД в 1936 году.

Дальше рассказывалось, как Ивакин появился в Москве в 1918 году, на воинский учет не встал, а метрику своего погибшего сына предоставил ему его хороший знакомый доктор Экк. Впрочем, в дальнейшем Ивакин говаривал, что эта фамилия означает «экспериментатор кино». Учился в университете, потом кувыркался в театре