Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова

кислоту и пить аспирин, чтобы разжижать кровь, а также сосать сгущенку из мягких упаковок, лопать сникерсы, к концу путешествия мы их возненавидели! А ведь в 1992 году, когда по телевизору показывали рекламу этого батончика, я и не мечтала, что когда-нибудь попробую его. И родители мне его подарили на Новый год. Я неделю ходила вокруг, ласкала этот батончик и на людей в рекламе, которые его так смачно откусывали, смотрела как на равных. Потом открыла, пару дней только нюхала и (о, счастье!) откусила! Один, максимум два укуса в день. Дней через шесть сникерса не стало. Мне было восемь лет. И вот мне тридцать два, я на Эльбрусе, и суперкалорийный сникерс я бы променяла на простой кусок хлеба. У моих друзей своя история «первого сникерса», для нас, постперестроечных детей, этот батончик был чудом. Обертку от него я сохранила и завела себе конверт, куда складывала упаковки от разных шоколадок и жвачек, чтобы были доказательства перед одноклассниками – на переменах мы хвастались друг другу, кто что пробовал… Если бы мне сказали, что придет время, когда меня будут пытать этим Сникерсом… Но без него, по словам Вячеслава, тут, на высоте, не выжить. Не спорить с гидом, слушаться его, не пререкаться, не предлагать альтернативу – я обещала, а потому покорно «сникерснула», испила полуостывший сладкий чай, и мы пошагали дальше.

Неподалеку от «Бочек» сколотили еще один приют – вагончики-коробки, обшитые снаружи профнастилом, с двухэтажными нарами внутри. В них я и поселилась, а мой друг предпочел свою палатку. В приюте нет света, воды и тепла. Свет дают строго с 19:00 до 21:00, в это же время заряжают гаджеты, включают электрический обогреватель. Есть вагончик-кухня, очень приличный, с большими столами, лавками. Кастрюли, чайники – есть все, нет только воды. Воду добывают рано утром на склонах, когда ледник, отозвавшись на солнце, едва-едва подтекает, и нужно успеть набрать воды, пока еще не начали ездить ратраки, истекая не то маслом, не то бензином. Наши рюкзаки ломились от дошираков, роллтонов и тушенки. Вячеслав предупреждал, что аппетит на высоте неважный. Но в день прибытия в приюты «Бочки», несмотря на съеденные сникерсы, аппетит у нас был хороший. С удовольствием поужинали быстрорастворимыми пюрешками.

Уже лежа на нарах в плотно застегнутом мешке, я вспомнила о моих неприятных, несчастных попутчиках, что привычно ехали на очередное опознание трупа, который мог оказаться их сыном. Что-то подсказывало мне, что их сын жив и просто скрывается от своих родителей, не желает общаться и пытается быть счастливым в своей собственной жизни, да чувство вины тихо и верно сгрызает его. Но он уже выбрал жить без них… И стало пронзительно больно, за сына в первую очередь. Я представила, что им мог быть любой мужчина, например, тот, кто сдал мне койко-место в приюте, или мужик на станции «Мир», который пересаживал нас из одной кабины в другую.

3

Следующий день мы потратили на акклиматизацию, никуда не пошли, сидели, дышали, привыкали к высоте 3750 метров. Я отправилась на станцию, где застыли железные открытые кресла. Кажется, будто креселку не включали лет двадцать. Гляжу на горы, вижу Ушбу, гору, за которой начинается Грузия. «Ушба» с грузинского переводится как «шабаш ведьм», и вершина этой горы похожа на кошачью голову. Кошки, кстати, не выдерживают подобной высоты, потому их поблизости нет. А вот собаки – черная и белая дворняги – там ошиваются, в приюте их подкармливают. Мы тоже угощали псов сосисками и тушенкой.

Вдруг в середине дня неожиданно заработала креселка, я решила прокатиться. Ощущения иные, нежели в закрытой кабинке: скрипуче плывешь, никем и ничем не защищенная. Но чувство комфорта и безопасности есть – не один на один с природой – механизм все же, хоть и называют местные креселку «драндулеткой».

Надо сказать, что на «Бочках» зелени уже нет, а снега еще нет. Будто меж двумя мирами находишься… И какое-то ощущение потерянности… Я много путешествую, но впервые чувствовала, что нахожусь далеко от дома, вероятно, потому, что забралась высоко. Не отдавалась природе – скорее, опасалась ее. Голые горы, далекие полуснежные их вершины – все это великое и чужое для меня. Здесь ясно ощущается, как мала и как мало могу. Я в гостях у гор: скромна и сижу пред ними, пытаюсь услышать их мудрость. А также думаю о том, сколько людей они не отпустили, и ни один голубь не доберется до этой высоты… Но чтобы отогнать от себя тоску, мысленно возношусь выше, и вся планета становится шаром, и уже не так страшно, и горы не такие большие, и мы будто на равных…

Когда находишься вдали от дома и есть чувство тревоги, особенно хорошо воспринимается Новый завет, сердце открывается к смыслам, которые в нем сокрыты. Никогда на земле, даже в самые мощные минуты катарсиса, не была я так распахнута сердцем ко вселенскому добру. Уже не хочется просить о чем-то, а лишь благодарить. В уюте, псевдобезопасности обычных дней, сложно осознать свое собственное тихое счастье и быть благодарным за него. А в горах, от чувства опасности и близости с Богом, покойно на душе, светло, даже как-то медово, и молитвы о пустяках, которые так необходимы в обычной жизни, в горах кажутся неважными. А важен лишь сам человек и безграничные возможности его души.

Оглядываюсь на Эльбрус – белый, двугорбый. Наша цель – Западная вершина. Вспомнила рассказ Вячеслава про то, как замерзли и хорошо сохранились в снегах пятьдесят фрицев, которых нашли после 2000 года. Про девушку Ольгу Воронову – туристку, которая пошла с группой на штурм и умерла в палатке от отека легких, и много других людей, земная жизнь которых окончилась здесь. Случайным ли образом Эльбрус отбирает людей, с которыми не расстанется? Эльбрус оставляет их у себя из большой любви или, напротив, наказывает? И от знания того, что и я могу здесь остаться, а главное, что не я это решаю, моя молитва особенно горяча, но странно спокойна. И неожиданно для себя я вдруг искренне попросила у Бога помощи тем неприятным людям и их неизвестному сыну, которого, возможно, уже нет в живых. Как же несложно желать людям добра, когда ты в опасности, а потому один на один с Богом, и как же непросто сделать то же самое, когда рядом неприятный тебе человек!..

В семь вечера заревела трансформаторная будка – крошечные окошки вагончиков засветились, и стало уютнее. Мы вскипятили чайник и поужинали. Включили в вагончике печь-теплодуйку, воткнули