Синдром разбитого сердца - Елена Михайловна Минкина-Тайчер

хватало. Дальше лучше не рассказывать. Дед для начала слег с бронхитом, мама занялась покупками самого необходимого, но при этом боялась магазинов как огня, заискивающе улыбалась и даже кланялась каждой продавщице и потом рыдала над полученным счетом. Отец сразу отправился по проторенной дорожке, то есть на стройку, но первый же встреченный бригадир по имени Мухаммед на ломаном русском объяснил, что такому образованному человеку нужно выучить язык в ульпане, пройти собеседование и потом уже искать работу. «Станешь моим начальником, – твердил он, выразительно причмокивая, – настоящим начальником!»

Каждый день требовалось оформление и заполнение необходимых документов на иврите, родители хором по слогам читали каждый вопрос, словно дебильные дети из специнтерната, из окна гремела восточная музыка, и трагедия переходила в фарс под хулиганские анекдоты, которые дед ежедневно приносил из ульпана для пенсионеров.

Но главный экзамен остался позади, сияло солнце, буйно цвели незнакомые кусты высотой с хорошее дерево, цитрусовые деревья сводили с ума ароматом, уже упомянутая мимоза рассыпалась золотым ковром на тротуарах, в двух шагах ходьбы (ну пусть в получасе) открывалось настоящее безбрежное море дивного бело-синего цвета, и все это происходило в январе! Родители наконец освоили зачатки иврита, особенно блистал отец – смахивая светлую прядь со лба, он с утра до вечера долдонил гортанные непостижимо похожие слова: «шнтаим – шаатаим, михнасаим – миспараим»[8]. Он даже научился торговаться на рынке! Самое смешное, что ровно через год отец начал работать прорабом на той самой стройке, к великой радости и гордости бригадира Мухаммеда, который искренне считал Виктора Морозова своим ставленником. Андрей практически сразу после экзамена получил направление в больницу, год стажа включал ротацию по разным отделениям, это оказалось потрясающе интересно – обход с профессором, как в старые добрые времена его бабушки, незнакомые методики, разбор снимков и анализов. Он незаметно записывал в блокнот новые слова и термины и сам не заметил, как начал понимать иврит, даже рискнул выступать на конференциях. К тому же все диагнозы и названия лекарств писались на английском, уф! Какая мама умница, что водила его не только на фигурное катание, но и в группу английского языка! В результате предложили ординатуру сразу в двух отделениях, одному из всех стажеров!

Впрочем, ординатура началась позже, как и работа отца, а тогда еще жили все вместе в холодной, неуютной квартире. В немногие свободные часы Андрей полюбил бродить по непривычному восточному городу, разглядывать балконы, облицованные камнем здания, заросшие зеленью старые улицы. Другая жизнь манила и обещала, и одновременно накатывала тоска по единственному, навсегда преданному Питеру. «Была любовь, но мы расстались», – уныло напевал дед. Он-то скучал больше всех, но храбрился, избегал портить настроение близким и любимым людям. Марианна отказывалась гулять по городу, ворчала, что солнце жесткое, а море полно медуз, и предпочитала валяться у телевизора или писать письма маме и питерским подружкам. Оставалось надеяться, что она как-нибудь привыкнет и тоже начнет учить язык или хотя бы искать подработку.

Можно только догадываться, на что жаловалась Марианна в письмах к матери, но вскоре после Нового года мадам Курицына прислала личное обращение на имя Андрея с требованием купить ей билет в Израиль и обратно сроком на месяц.

На билет они скинулись с дедом, который получал пособие по старости – единственный стабильный доход в семье, не считая ставки стажера. Более сложным оказался вопрос спального места, хотя исполненный благородства дед предложил уступить свою комнату размером восемь и три десятых метра и переселиться в салон. Да-да, продавленный нераскладывающийся диван как раз подходит для семидесяти трех лет после бронхита. Понятно, что никто, кроме Марианны, на этот вариант не согласился. В результате решили, что в салон переедет Андрей – все равно он половину недели проводит на дежурствах, – а Ольга Васильевна поживет месяц (месяц!) с дочерью на полутораспальной кровати. Правда, в той комнате нет шкафа, но отец приспособил целых шесть крючков на стене, к тому же тумбочка под телевизор совершенно свободна – можно ее временно переставить из салона.

Скандал получился тихим, но грандиозным!

Она всегда надеялась, что доверила дочь интеллигентным, порядочным людям! Прошу обратить внимание: не просто дочь, но юную красавицу, с прекрасной фигурой, с образованием и воспитанием, достойными взрослого, состоятельного мужа. Но ее девочка полюбила бедного студента, и она как мать не противилась любви. Она надеялась, что, уезжая за границу, муж дочери и его родители предполагают улучшить свои условия и имеют достаточно средств. И вот, что она видит?! Умную, красивую, молодую женщину загоняют в жалкую коммуналку, ее муж не в состоянии оплатить минимальные потребности, даже маникюр (на этом месте Ольга Васильевна взвизгнула, но тут же взяла себя в руки), кроме того, в вашей стране процветает явная русофобия, меня предупреждали. Но я как идиотка поверила вам, господин Морозов, а не умным, объективным людям! Почему вы, кандидат наук, работаете прорабом на стройке? Почему Марианне не подтвердили диплом? Может быть, потому, что вы русские? Иначе почему ей предлагают проучиться еще год и потом сдать дополнительные экзамены?! Как она может учиться на таком ненормальном языке?

– А преподавать, – не удержался дед, – а преподавать на ненормальном языке она сможет?

Короче, билет поменяли на другую дату – тремя неделями раньше. Ольга Васильевна даже отказалась от экскурсий по стране. Она хотела только поклониться Храму в Иерусалиме, где ее Господь в мучениях принял смерть от рук варваров. Слава богу, Андрей успел наступить деду на ногу прежде, чем тот начал уточнять, кого именно уважаемая родственница называет варварами: римлян или иудеев. Но этим дело не закончилось. Так же категорично теща заявила, что забирает дочь с собой. Пусть ее муж сначала встанет на ноги, купит или хотя бы снимет приличную отдельную квартиру, начнет получать достойную зарплату – вот тогда и поговорим.

* * *

Человек не может решить, в какой семье родиться, не может выбрать рост или цвет кожи, он просто любит свой дом и своих близких, свою дорогую заботливую маму, будь она английской принцессой или малограмотной еврейкой из Эфиопии. И Таня любила маму и бабушку, пусть они плохо говорили на иврите и носили широкие, как балахоны, белые юбки и платки. И папу любила, и всех трех братьев, даже когда они слишком озорничали и надоедали своими выходками. Почти все соседи в четырехэтажном, слегка облезлом доме на окраине городка были из Эфиопии, все похоже одевались, у всех шумели и баловались дети, варилась одинаковая еда и стояла одинаковая мебель – столы, стулья и кровати, – выданная