Письма с острова - Татьяна Борисовна Бонч-Осмоловская

по дороге, нужно было только точно считать шаги, чтобы не пропустить метку, где пора выходить из потока, чтобы выбраться на периферию, вот, здесь, чтобы дойти до стены, перейти поток навстречу стене, где ее удачливые предшественницы уже прорыли нору наружу. Направление ветра изменилось в краевых завихрениях, его порывы вырывали суставы, резали защитный покров, подбрасывая крупинки песка и пыли ей навстречу, выворачивали наизнанку защитное полотно, задирая его на голову, заслоняя дорогу.

Свистящий шум заставил ее повалиться на землю, и голова проехала по жесткой поверхности с неприятным металлическим скрежетом. Гравикаты! Стаей безжалостных майских жуков они неслись по стенам туннеля, нагло вращаясь в воздухе, перепрыгивая с одной покатой стены на другую. Они были так уверены в скорой добыче.

Ноги предали ее, отчаяние в момент растопило внутренности. Она поджала узловатые колени под брюшко. Остатками разума просчитывала скорость сближения – нет, она знала уже, это не хранители порядка, те жирные усатые твари, нет, даже не грабители, еще горче, то были новые юные, развлекающиеся ночными гонками и случайным разбоем, да, точно, подлетки, мающиеся трехсотлетней скукой, она прочла это в их объективах так же ясно, как они прочитали ее. Только не юные! Она предпочла бы даже грабителей, хотя б ее ресурсы пригодились кому-то другому, только не херувимы!.. Она сжалась в комок, отсчитывая секунды до столкновения.

Шквал бокового ветра дернул ее вбок, швырнул навстречу стене, содрал и вконец растрепал защитное покрывало и, бросив его клочья в морду первого наглеца, развернул свиристящую громадину гравикаты навстречу его приятелям. Падая навзничь в ворох пыли у ограждения, совсем, совсем рядом с норой, она слышала, как с пустым звонким хлопком лопаются они один за другим, хлоп, хлоп, хлоп.

Письмо тридцать третье

«тают стены тает дым…»

тают стены тает дым

тает крыша вместе с ним

ребра тают в вышине

волосы трещат в огне

где работать где готовить

где мне спать где слезы лить

где лисицу брать измором

где соломки постелить

падать петь дышать бояться

разговаривать влюбляться

мчать галопом по европам

возвращаться к ворота́м

нет ворот пропали клети

пепла в небе разноцветье

ветра разнотравье в облаках

Письмо тридцать четвертое

Утроение сущностей

*

Маша открыла глаза.

Она стояла посреди пустой комнаты.

Девочка подошла к двери.

*

Он целовал ее целую вечность.

Наконец Маша открыла глаза и завизжала.

Перед ней была мохнатая рыжая морда.

Чудовище вздрогнуло и бросилось вон.

В следующий миг она стояла посреди пустой комнаты, дрожа от пережитого.

Снаружи доносились визги и одиночные выстрелы.

Наконец все стихло.

Набравшись смелости, девочка подошла к двери и выглянула наружу.

Ей в глаза ударили закатные лучи солнца.

*

Фильм подходил к концу. Герой уже победил злодеев, спас принцессу и собирался жениться на ней прямо у остывающего драконьего трупа. Тощая как скелет принцесса, казалось, ничего не имела против.

Герой соскочил с белого коня, подбежал к принцессе и подхватил ее на руки. Он целовал ее целую вечность. По экрану поползли титры, зрители зашуршали бумажками, а поцелуй в диафрагму все длился и длился.

Другой концовки авторы так и не придумали, поняла Маша. Не дожидаясь, когда вспотевший от волнения Боб поднимет глаза на спонсоров, она потянулась и вышла из зала. Ей безумно хотелось пить.

В полутемном холле никого не было. Маша направилась к автомату с напитками, но вдруг почувствовала на лице мягкую удушливую маску. «Хлороформ», – успела подумать девушка, прежде чем потеряла сознание.

Она пришла в себя от холода, но еще долго лежала, вслушиваясь в окружающую тишину. Наконец Маша открыла глаза и завизжала. Вокруг нее в беспорядке валялись тела людей и крупных животных, то ли мертвых, то ли усыпленных, как и она.

Попытавшись встать на ноги, она поняла, что пол качается. Видимо, пока она была без чувств, ее притащили на корабль и, миновав таможню, вышли в море. Маша задрожала: если это люди Зигфрида, ей конец.

И тут она услышала слабое позвякиванье. Оно быстро усиливалось, превращаясь в грохот, из‑за щели под дверью повалил дым, и Маша бросилась на пол, закрывая голову. Раздался взрыв.

Тела разлетелись по воздуху ошметками сырого мяса. Перед ней была мохнатая рыжая морда. Остальное туловище громадного бурого медведя свешивалось со стола над ее головой.

Над проемом, только что бывшим стеной, поднималась сухая пыль. Не раздумывая, Маша бросилась в проем, пролетела по скользкой палубе и нырнула в воду. Позади раздался еще один взрыв, и плавучая тюрьма пошла ко дну, не оставив о себе и следа.

Из воды ее вытащил рыбак. Увидев взрыв, он бросил безуспешную возню с гигантской акулой и поплыл к едва различимой в волнах девушке. Рыбак затащил ее в лодку и завел мотор.

Гигантская акула попыталась их преследовать, но рыбак достал брусок динамита и бросил его в воду. Чудовище вздрогнуло и бросилось вон. Далеко уплыть ему не удалось, и скоро прозрачные волны уже качали акулий труп, а рыбки-бананки объедали ее белое мясо.

Рыбки-бананки подплывали к лодке и выпрыгивали наружу, крутя в воздухе сальто и преданно заглядывая в глаза рыбаку. «Благодарные бестии», – бросил растроганный рыбак и кинул в воду еще один брусок динамита. Рыбки набросились на динамит, раздуваясь на глазах.

Лодка подошла к берегу, где их ожидали жена и дети рыбака. Женщина из-под руки всматривалась в лицо мужа, щурясь от яркого солнца, прочертившего на воде дорожку прямо к ее ногам. Сыновья рыбака прыгнули в воду, помогая отцу затащить лодку на берег, и рыбак оставил их разбирать улов, а сам потащил жену в спальню.

Он слишком долго был одинок и отвык от женского тепла. Увидев свое отражение в зеркале, он задрожал и бросился вон, и в следующий миг она стояла посреди пустой комнаты, дрожа от пережитого и не решаясь последовать за ним. Когда со двора раздались мерные удары топора, она вздохнула с облегчением и пошла на кухню.

Женщина встала на цыпочки и достала с верхней полки тяжелый горшок. Она осторожно заглянула в кипящее в горшке месиво. Месиво в ответ выплюнуло струйку густой жижи и улеглось ровной, отливающей металлом поверхностью.

По металлической глади побежали тени, и проявилось изображение города. Ажурные башни возносились в небо, где грифоны скользили наперегонки