Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

Н-н-н-н!..

Лёша Апокалипсис протягивает Косте раскрытую ладонь и платок. В нём обещанный Божьим Ничто «дар» – почерневший и скрюченный палец.

И как прикажете это понимать?! Всеобщая Юдоль отменяется?! Неожиданный счастливый финал?!

Хотя позвольте: палец не чёрный, а скорее синюшный. И подозрительно крупного размера. У основания заметна кайма повреждённых тканей, будто отпилили туповатым ножом. Но пусть лучше мальчишка сам убедится – его часть тела или чья-то посторонняя!

Костя, пересилив жуть, осторожно берёт с платка обрубок и пытается приставить к месту на кисти, где раньше находился его собственный палец. Видно, что «дар» не соответствует размеру лунки. Да он вообще с левой руки – взрослый и отчленённый! И не безымянный, а мизинец! Принадлежал Лёше Апокалипсису; поэтому у того манжет в крови.

Но зачем юрод принёс его Косте?! Альтруистический жест в духе Ван Гога?

И начинается более чем странное представление. Лёша Апокалипсис дружески подмигивает осовелому Косте. Называя мизинец «Ангельчик-с-Пальчик», устанавливает его посреди аллеи, чтоб палец не валялся трупиком, а именно, как росток или гриб, торчал из грунтовки. Поодаль, точно солдат на посту, замирает Рома с Большой Буквы.

Лёша Апокалипсис жестом показывает Косте подняться и следовать за ним.

Божье Ничто суфлирует:

– Сделай как он просит, Костя, – после чего они отходят, а Рома с Большой Буквы остаётся стоять рядом с мизинцем – сторожит.

Вот они удалились метров на двадцать, причём Костя просто пятится, а Лёша ещё и смешно подпрыгивает, прядёт ногами, словно играет в коня. И что удивительно: Рома на расстоянии вроде как стал меньше, что логично, но мизинец, который должен был бы вообще сделаться крошечным, незаметным, будто подрос! Костя и сам не понял, что происходит. Чем дальше они, тем очевиднее искажение пропорций: Рома с Большой Буквы уменьшается, а палец увеличивается! Наконец они становятся одного роста! Рядом с Ромой с Большой Буквы никакой не палец, а сутулая фигура в чёрном. Лица не видно.

Кстати, в такой же искажённой перспективе явится Сапогову грядущей ночью гигант-демон с витыми рогами…

Лёша Апокалипсис останавливает Костю и кричит в сторону Ромы и Ангельчика-с-Пальчика:

– Пришёл из ниоткуда странный человек, который посмотрел на другого человека и сказал все слова за него!

Ангельчик поднимает голову-фалангу. Звучит голос, который вполне мог бы принадлежать дворовому забулдыге, а не потустороннему существу. Рта, мимики не видно, но непохоже, что это актёрствует Рома с Большой Буквы или засевший в нём бес.

– Имя Единого Нетленно! – прилетает сипловатый ответ. – Да воскреснет Труп! Да расточатся враги его!..

Лёша Апокалипсис продолжает:

– А в парке под аттракционом «Ромашка» был закопан целлофановый пакет! А в нём ещё пакет бечёвкой накрест перевязанный! А в том пакете бумажный свёрток с чем-то чёрным и сгнившим! И это нельзя было раскрывать и наружу доставать, но раскопали и достали!..

– Бархатный Агнец грядёт! – доносится от Ангельчика-с-Пальчика. – Агнец от Века! Ныне и присно!..

Вот и Ангельчик-с-Пальчик вслед за Кобзоном сипло вострубил про Бархатного Агнца…

Лёша Апокалипсис горланит:

– Сосед-колдун насыпал под дверь кладбищенскую землю! Бросил сухую жабу и дохлую мышь! Вбил в порог гвоздь! А на дверную ручку конфету повесил! На стенах нечисть нарисовала кресты губной помадой! Спать ложусь – из подушки бубнит старческий голос! Говорит: «Вешайся! Вешайся!»

– Воссияет Жертвенная Кровь над Бездной! – откликается Ангельчик-с-Пальчик. – Бархатного Агнца, закланного от создания мира! Вниз головой сораспятого!..

Лёша в этом странном диалоге нужен только как символический партнёр. Ангельчик-с-Пальчик транслирует сакральное, а Лёша – свои юродивые жалобы на хлынувшую отовсюду Юдоль.

А тут ещё бес изрыгает из Ромы с Большой Буквы очередную графоманскую ересь:

Быть некрасивым знаменито!

Лишь это опускает в низь!

Давайте заводить корыта!

Хлебать питательную слизь!

Н-н-н-н!..

Лёша Апокалипсис старательно перекрикивает нечисть:

– Как фотовспышка появляется и исчезает женщина! То красоты необыкновенной, то старая и безобразная! То вся в белом, то полностью раздетая! Потом встала такая посреди комнаты и говорит: «А сейчас летать будем!» – и подняла мою раскладушку в воздух! Руки у неё приятные, прохладные, ласкают, а мне страшно! Я молюсь Киприану и Иустине, а она пугает: «Читай, не читай, а на меня это не действует!» Говорю: «Сгинь, нечистая сила!» – и тут музыка, что звучала, будто выключилась, а женщина засмеялась: «Всё, всё, уже возвращаюсь к Тимофеичу!» – а на потолке проступила рожа белобрысого старика-колдуна!..

– Бархатный Агнец, что Мгновение и Вечность! Порядок и Хаос! Реликвия и Реликт! Артефакт и Артобъект! Жених и Невеста! Тили и Тесто! Анахронизм и Ноухау!

Если что, милая, это так называемая ретардация – стилистический приём нарочитого замедления повествования. Ретардация присутствует в фольклоре, к примеру, в былинах, сказках, где чистой фабулы с гулькин нос; отсюда и фрактальный рисунок повествования с его частыми рефренами и самоповторами. Ну и заодно ретардация незаменима для нагнетания пресловутого саспенса. Но разве ж ты слышала об этом, дурочка моя любимая?..

Эсхатологическая фабула банальна как мир. Близится вселенская окончательная Порча, и спасенья ждать неоткуда. Но придёт Бархатный Агнец, невинный младенец. Его искупительная жертва рассеет Юдоль или по крайней мере отложит до нового планетарного цикла.

Голос Ангельчика слабеет, Лёша Апокалипсис и Костя непроизвольно делают несколько шагов вперёд, чтоб лучше его слышать. Пропорция дистанции нарушается, Ангельчик тотчас умолкает и падает лицом вниз. И когда Лёша, взбрыкивающий как конь, и Костя подходят к Роме с Большой Буквы, это уже не человеческое тело, а мизинец-обрубок. Лёша Апокалипсис подбирает его и заворачивает в платок. Магическое представление завершилось.

Не знаю, что понял из этого спектакля Костя; боюсь, ничего. Но у Божьего Ничто наверняка больше понимания ситуации. Исходя из всего услышанного, для предотвращения всеобщей Юдоли нужен загадочный Бархатный Агнец.

IV

Ещё утром всё было привычно, рутинно. А теперь точно и не Костя идёт знакомой улицей. Кохиноры не коснулись его глаз, но былого взгляда на мир больше нет. Абсурдными кажутся недавние радости и горести. Прежнее естество выгорело на парковой аллее, и ветер развеял его без следа.

Пока юроды и опущенные боги отбивали Костю от Тыкальщика, мальчишка погрузился в сновидческий транс, который снаружи выглядел как ступор. Нечто похожее пережил Андрей Тимофеевич Сапогов, когда тёмный эгрегор принимал его в свои объятия.

Божье Ничто не ошибся. Безымянный действительно не принадлежал Косте. Просто какая-то зловещая сила старательно вымарала из памяти эпизод магической подмены.

Итак, Тыкальщик вскидывает свои карандаши… А Костя проваливается в тоннель, полный тьмы и всякой шепчущей нечисти, а затем выкатывается в прошлое; не субъектом, а бесплотным зрителем.

Малой толикой ума и зрения Костя апатично послеживает за действиями Тыкальщика, а всем наблюдательным массивом – за малышом, в котором безучастно узнаёт