Робкие создания - Клэр Чемберс

беспокоить доктора Франта, я разберусь, – ответила Хелен, взяв клочок бумаги, на котором Олив аккуратным округлым почерком вывела имя – Алистер Дагган – и номер телефона.

– Он сказал, что прочитал о нем в “Вестнике”.

Благодаря судьбу за то, что ей повезло оказаться в нужное время в нужном месте, Хелен положила записку в сумочку, а Олив развернулась обратно к коммутатору, который как раз снова замигал и затрещал.

12

Хелен сидела за пустым столиком в кафетерии Фэрфилд-холла и ждала Алистера Даггана. Она ушла с работы пораньше, чтобы успеть с ним встретиться в пять часов. Дневной концерт только что закончился, в фойе толпились зрители. Все столики в кафе были заняты, и люди с чашками чая на подносах подходили к ней с надеждой в глазах, которая сменялась разочарованием, когда Хелен качала головой. Она жалела, что не купила напиток, прежде чем сесть за столик, но теперь встать, не потеряв место, было невозможно.

– Как я вас узнаю? – спросил Алистер.

– Я буду в сиреневом пальто, – ответила Хелен, задумавшись, поможет ли ему эта информация.

Она и раньше замечала, что мужчины, как правило, имеют довольно смутное представление об оттенках фиолетового. Может быть, стоило добавить: “У меня золотистые волосы”, но решила, что это прозвучит слишком жеманно.

– Я-я-ясно, – протянул Алистер. – Думаю, найдемся.

По телефону Дагган объяснил, что живет далеко, но раз в неделю навещает в Кройдоне свою овдовевшую мать. В прошлый раз, пока та ставила чайник, ему на глаза попалась статья про Уильяма Таппинга в “Вестнике”. Он предложил встретиться во время его следующего визита, и Хелен, сама не зная почему, согласилась. Она заметила в толпе подходящего по возрасту мужчину в пальто в елочку, который сосредоточенно хмурил брови, оглядывая столы, возможно в поисках сиреневого цвета. Когда его взгляд на мгновение задержался на ней, Хелен неуверенно подняла руку в знак приветствия. Мужчина облегченно улыбнулся и направился к ней, протискиваясь между стульями и бормоча извинения.

Они пожали друг другу руки через стол. У Алистера на щеках проглядывали сосудистые звездочки, темные волосы на макушке поредели, из-за чего он казался даже старше Гила – эталона, по которому Хелен бессознательно мерила всех мужчин и в каждом видела недостатки.

– Я заняла столик, но не догадалась взять напитки, – извиняющимся тоном проговорила она. – Хотите чаю? – Хелен было привстала, но Алистер положил ей руку на плечо.

– Позвольте мне, – сказал он, опустил портфель рядом с пустующим стулом и встал в медленно продвигающуюся очередь к кассе.

Она рассказала о встрече Гилу, чтобы убедиться в том, что не делает ничего предосудительного. Он одарил ее насмешливой улыбкой.

– Эй, я же иду на встречу к незнакомому мужчине, неужели ты не ревнуешь?

– Ты знаешь, что нет, – ответил Гил, наклоняясь, чтобы ее поцеловать. Хелен прикрыла глаза, как бы признав, что была не права на его счет. Ревность – отвратительное чувство, недостойное зрелых и надежных людей, но его невозмутимая уверенность в отсутствии романтических соперников вряд ли ей польстила.

– Почему ты так высокомерно улыбаешься? – спросила она. – Бесит!

– Мне кажется, у тебя нездоровый интерес к Уильяму Таппингу.

– То есть непрофессиональный?

– Наоборот, – сказал Гил задумчиво. – Скорее чересчур профессиональный. Даже больше, чем профессиональный. В общем, сентиментальный.

Возвращение Алистера с чаем и бугристым печеньем из крутого теста на подносе отвлекло Хелен от беспокойных мыслей.

– К сожалению, ничего лучше не было, – сообщил он, снимая пальто и перекидывая его через спинку стула, пока Хелен снимала с подноса чашки.

Чайник из нержавеющей стали с кривым носиком во все стороны разбрызгивал обжигающий чай. Когда они вытерли лужицы на столе и сели поудобнее, Хелен сказала:

– Большое спасибо, что вышли на связь. Нам очень не хватает информации.

– Всегда рад, – ответил Алистер, жуя печенье. – Я увидел эту статью в “Вестнике” и подумал: “Боже правый, это же старина Гарри Тапперс”.

– Почему вы его так называете? – поинтересовалась Хелен.

– О, в школе у всех были прозвища. Один мальчуган, Гарри Треверс, постоянно попадал в переделки. Почему-то один из учителей, мистер Суэйлз – на самом деле нормальный мужик – взялся звать нас всех Гарри и коверкал фамилии, чтобы они оканчивались на “ерс”. Так что я стал Гарри Даггерс, Уильям – Гарри Тапперс и тому подобное. Старая школьная шутка, но перестроиться трудновато.

– Понимаю, – ответила Хелен. У нее никогда не было прозвища, если не считать расхожих дразнилок, к которым часто прибегала мать, называя ее – без всяких на то оснований – то фарфоровой куклой, то мелкой негодницей. – Каким был Уильям? Он учился в вашем классе?

– Да, мы с самого начала были вместе, с сентября тридцать седьмого. Он был довольно тихим. Как и все остальные. Когда не знаешь, что делать, только и остается смотреть в парту и не отсвечивать.

– Судя по всему, вам приходилось несладко. Что это за школа?

– Самая обычная, но в ней в основном учились мальчики из семей военных, которых отправили служить за границу. Суровые нравы. Думаю, руководство считало, что из ребят надо первым делом выбить всю дурь. Многие учителя были откровенно жестокими. Но, согласитесь, почти везде так.

Хелен отломила кусочек печенья с подгоревшим изюмом, и разговор, пока она старательно жевала, на мгновение прервался.

– Вы были знакомы с семьей Уильяма? Тоже военные?

– Мы не настолько близко дружили. Можно было познакомиться с родителями, только если они приглашали тебя на каникулы. Я учился всего год, до тридцать восьмого, потому что, к счастью, подхватил туберкулез и весь следующий год пролежал в санатории.

– Неужели в школе было настолько невыносимо?

– Очень тяжело, особенно если в десять-одиннадцать лет тебя отрывают от любящей семьи, забирают из уютного дома и бросают в незнакомую среду со всеми этими правилами, наказаниями, странными обычаями. Я ужасно скучал по младшей сестре.

– Да уж, могу себе представить. Я правильно понимаю, что все учителя так сурово с вами обходились?

– Нет, но многие прошли Первую мировую, и сейчас, задним числом, я думаю, они повредились рассудком.

– Уильям был обычным мальчиком одиннадцати лет, как вам кажется? Не стремился к одиночеству?

– Такой же, как все: старался приспособиться и не влипать в неприятности. Я бы не сказал, что он был одинок. Он дружил с белобрысым мальчишкой, который хорошо играл в крикет. Как сейчас помню. Гарри Кеннерс. – Дагган рассмеялся. – И ведь теперь и не вспомнишь, как его звали на самом деле.

– У вас случайно не осталось школьных фотографий?

Алистер задумался.

– Фотограф точно приезжал, нам тогда пришлось стоять на шатких скамейках, а Гарри