Шанс его жизни - Софи Астраби

того, что на самом деле нет ничего невозможного. Все, что от него требовалось, – это дождаться подходящего момента. Его мать повышала квалификацию в Лионе, а отец… отец даже не заметит его отсутствия. Они сели на первый поезд – тот, что отходит от вокзала Дижона в шесть утра и скользит вдоль Роны до самого Марселя. Когда они приехали, день только начинался. Они целый час шли пешком от вокзала Сен-Шарль до бухты Мальдорме. Там лестница, скрытая в скале, вывела их на галечный пляж. Солнце отражалось в бирюзовой воде, и Сарра закрыла глаза. Она глубоко вздохнула, и Станислас подумал, что она девушка, которая любуется морем, а он любуется девушкой, которая сидит на берегу, – словно картина в картине.

Они не сдвинулись с места весь день. Сходили только за сэндвичами, которые съели на пляже, лицом к морю. Сарра не могла оторвать глаз от горизонта. Когда день пошел на убыль, она сказала: «Как можно жить где-то еще после того, как увидел это?» И Станислас подумал, что мог бы сказать те же слова о ней самой. Но когда он повернул голову к ней, то заметил тень в ее глазах. Она прочистила горло, и он понял, что она собирается сказать ему нечто такое, что все испортит.

– Я нашла программу, по которой смогу получить A-level – аналог аттестата в Англии.

Ее примет семья, которая также оплатит ее обучение. Взамен она должна будет помогать по дому, в основном присматривать за детьми. Прием заявок был закрыт, но когда она позвонила на прошлой неделе, то узнала, что из-за одного отказа в последний момент у нее появился шанс. Она сразу же отправила заявку, свои школьные документы и рекомендательное письмо от мадам Пирс, учительницы английского языка. Три дня назад ей позвонили и сообщили, что место – ее. Учебный год начинается в сентябре.

Станислас помнит, как ему стало бесконечно грустно, но он просто ответил: «О, это здорово. Поздравляю!» – и крепко обнял Сарру.

– На все это потребуется меньше года. И ты можешь приехать, – прошептала она ему на ухо.

Он представил себе лицо матери, когда он скажет, что собирается поехать к Сарре на каникулы в страну, у которой даже нет наземной границы с Францией, и не разжал своих объятий.

Он не мог не думать о разговоре, который состоялся у них две недели назад по поводу автобуса. Он все время спрашивал себя: изменилось бы что-нибудь, если бы он повел себя по-другому? Просто он был уверен: Англия – это первый шаг к Луне.

Она отстранилась от него и с грустной улыбкой добавила: «Я напишу тебе».

Но так никогда и не написала.

44

2015

Станислас так и не вскрыл конверт. Он спускается по лестнице в гостиную, проходит на кухню, кладет письмо перед матерью, которая готовит ужин.

– Я нашел его в своей комнате. Под письменным столом. Тебе это о чем-нибудь говорит?

Синтия вытирает руки о фартук, берет конверт и некоторое время рассматривает.

– Ну ты спросил! Это же было больше двадцати лет назад. Как ты думаешь, могу я что-нибудь помнить об этом?

– Это письмо было, наверное, самым важным в моей юности. И я его так и не получил.

Мать хмурится.

– Подожди, ты на что намекаешь? Думаешь, я его спрятала, да?

– Это ты мне скажи.

– Не надо валить все в одну кучу, Станислас. Переживать за своих детей – тяжкий крест каждой матери. Это правда, у меня за спиной тяжелая история. Но я никогда в жизни не мешала тебе делать что-либо. Ты слышишь меня? Никогда. Твою почту я всегда оставляла на твоем столе. С английской маркой или с любой другой. И потом, извини, если бы я хотела спрятать от тебя это письмо, я бы просто выбросила его в мусорную корзину, вот и все. Не надо делать из меня кого-то более сложного, чем я есть, я это ненавижу, – говорит она, подняв указательный палец.

Станислас чувствует себя глупо. Он хотел бы прекратить разговор, но мать продолжает:

– Когда ты возвращался из лицея, ты всегда разбрасывал свои вещи где попало. Скорее всего, ты сам уронил письмо на пол и даже не заметил этого. Ты сам себе помешал, вот и все. И, кстати, тебе стоит подумать над этой фразой.

Она достает блюдо из духовки и продолжает:

– Я полагаю, ты этого не помнишь, но мы вместе ходили к куче психотерапевтов. Чтобы у тебя была твоя собственная история. Чтобы ты не считал себя, как говорится, ребенком на замену. И, видит Бог, для нас с твоим отцом это было непросто. В те времена не так часто занимались психоанализом. Так что да, иногда я говорила и делала неловкие вещи, я это признаю. Чувство вины – второе «я» у матерей. Но знаешь, я наблюдаю за тобой, слежу за тем, что ты делаешь. Иногда мне кажется, что ты просто цепляешься за эту драму. Потому что легче объяснять свои неудачи, когда есть столь веское оправдание.

45

1992–1993

В день отъезда в Англию Сарра пришла к Станисласу домой. Она не хотела, чтобы он провожал ее в аэропорт, ей хотелось избежать нелепой сцены прощания, от которой всем обычно неловко.

– К тому же я никогда не плачу, и это всех огорчает, – сказала она.

Они прошли несколько метров до скамейки на автобусной остановке. Сарра попросила его выбрать число от нуля до десяти, и впервые с тех пор, как они познакомились, Станислас не смог ответить. Из-за комка, застрявшего у него в горле, но еще и потому, что он знал, о чем она собирается его попросить. Как и то, что он не сможет ей этого обещать. Он не сможет поехать к ней в Англию. Не было смысла притворяться. Он мог исчезнуть на два дня, чтобы съездить в Марсель и посмотреть на море. Но ехать в один из крупнейших городов Европы, в страну, на языке которой он не говорил, – об этом и думать не стоило. Чтобы убедить мать, потребовалась бы уверенность, которой у него вовсе не было.

Сарра несколько секунд смотрела на него. Затем, махнув рукой, сказала, что ей пора идти, иначе она опоздает на самолет. Она сделала несколько шагов, потом обернулась и уставилась на него, словно не решаясь что-то сказать, хотя, возможно, нерешительность ему померещилась. Потому что потом, не моргнув глазом, Сарра бросила:

– В любом случае это была всего лишь игра.

Затем тихонько, почти про себя, и Станислас так никогда и не узнал, правильно ли он расслышал, добавила:

– Почти всегда.

После этого они больше не виделись.

46

2015

На улице раздается звук клаксона. Станислас сначала не обращает внимания, но переполох продолжается и заставляет его выглянуть в окно. Перед домом на дороге стоит «Твинго» яблочно-зеленого цвета – два колеса на тротуаре и мигающие аварийные огни. Сарра опускает стекло, и из салона вырывается громкая музыка. Станислас узнает ритм «Sarà perché ti amo»[22]. Сарра всегда отказывалась признать, что эта песня не о ней.

– Прокатимся?

– Куда?

– Неважно. Только рубашку надень!

Кузов машины начинал вибрировать уже при девяноста километрах в час, но при ста пятидесяти на автостраде он ревел, как взлетающая ракета. Сарра всегда любила скорость. Однажды она сказала: «Жизнь течет слишком медленно». Он не сразу понял, что она имела в виду. Ее мозг работал в бешеном темпе, и нужно было быть слепым, чтобы не заметить этого. Она родилась в мире, который двигался для нее недостаточно быстро. И все ее нетерпение объяснялось постоянным ожиданием, когда другие догонят ее. Но иногда этого не происходило.

Станислас сдался. Он не знал, куда они едут, но перестал спрашивать. Сарра прибавила громкости в радиоприемнике. Она начала петь, и Станислас слушал ее голос, который звучал глубже, чем когда она говорила. В основном Сарра пела фальшиво, но нисколько не переживала по этому поводу, продолжала петь, не меняя ритм, не понижая голос ни на йоту. Однажды она спросила: «Почему нужно петь правильно, чтобы иметь на это право?» Он ничего не ответил, потому что ее вопросы редко бывали действительно вопросами.

Казалось, пейзаж затягивало в зеркало заднего вида, и Станислас по-прежнему не знал, куда они едут. Его