Юркие люди - Анна Андреевна Лужбина

– Москва!

– Абакан.

– Да уже был Абакан. Что тебе дался этот Абакан?

– Оттуда я родом.

– Ладно. Новосибирск.

– Канберра.

– Чего?

– Столица Австралии.

– Я не верю. А Сидней?

– Давай поспорим.

– На что спорим?

– Если проиграешь – побежишь голым этой ночью по пляжу.

– Может, мне остаться с тобой? – спрашивает Режиссер вечером Маргариту, глядя на то, как она месит тесто. – Морские сцены почти досняли. Скоро в город, я мог бы задержаться хотя бы на день…

– Я видела, что там за последние сцены.

– Как тебе?

– Достаточно пусто. Посмотрел – и всё забыл.

– И что мне делать?

– Спустись в погреб и принеси огурцов к ужину.

Режиссер идет босиком. В погреб ведут каменные шершавые ступени. Внизу прохлада, и Режиссер сидит просто так какое-то время. Если бы дети знали про погреб Маргариты, давно бы уже здесь всё разнесли.

В ушах всегда шум моря, даже если заткнуть уши. Море снится, а кровать, когда Режиссер один, будто качается на мягких волнах.

Если Режиссер у Маргариты – кровать стоит твердо, как на асфальте.

– Почему так, Маргарита?

– Не понимаю, о чем ты вообще; я всегда стою твердо, даже когда лежу.

– А ты спускаешься к морю?

– Иногда. У меня все, что есть, наверху.

Он хочет что-то ответить, но вместо этого засыпает. С Маргаритой он спит по-детски: сон всегда сильнее, чем его желание что-либо сказать или сделать. Нет сил сопротивляться.

Утро свежее и выцветшее, в нем тоже хочется остаться. Небо слегка затянуто облаками, но еще час – и будет опять так, как вчера. Жарко, очень жарко.

– Маргарита, а откуда у тебя в шкафу столько мужской одежды?

– Так это от умершего мужа.

– А зачем хранишь?

– Так хорошая одежда, может, пригодится кому?

Она подходит к шкафу и достает рубашку с вышивкой. Вышивка – какие-то деревья, и корни тянутся до самого низа.

– Вот это я сама шила, и эти брюки я шила сама. В одних он умер, а эти я оставила.

– Так давай, раз он умер, я буду в том, что осталось, жить?

– Только живи, пожалуйста, не как он, а по-другому. Это мой тебе такой совет.

Сценарист, которого зря потащили на съемки, спал до обеда в тени сосен. Дети мешают съемкам, но его они так и не разбудили. Никто не стал его будить, а к вечеру Сценариста увезли с солнечным ударом в местную больницу.

– И хрен бы с ним, – прошептал Звукорежиссер Ксюше из массовки, а она спрятала смех в ладонь. – Не сценарий, а полное фуфло.

– Елец!

– Цюрих.

– Х-х-х-х…

Смеются до слез.

– Всем надоело про злых ментов. Надоело про ментов, любых. Вообще надоело.

Режиссер взглядом ищет в камнях стекляшки. Перед глазами от яркого солнца кружатся веснушки и родинки с плеч Маргариты.

– Я не знаю, слышишь? Не знаю я!

Вот одна стекляшка, но совсем неказистая.

– Наверно, какой-то детали достаточно. То есть ладно, пускай он все-таки избивает продавца кукурузы. Но потом останавливается, резко, и у него звонит телефон, а вместо звонка – кошачье мяуканье?

Режиссер проводит рукой по волосам, а волосы как будто чужие, какие-то незнакомые, мягкие кудри.

Море спокойное и похоже на стекло. Детям скучно смотреть на съемки, они играют друг с другом в салочки.

– Тихо! – орет Второй Режиссер, и дети, услышав его, становятся еще громче. – Никогда не буду заводить детей, господи. А с ментом что? Намажьте ему уже руки кровью по самые локти!

На площадке Режиссер разговаривал бы только с местной Ксюшей из массовки. Она постоянно набивает рот виноградом, потому что голодная из-за своей диеты. У Ксюши странные глаза: на одном из них зрачок кажется расколотым.

– А о чем фильм? – спрашивает Ксюша и прыскает в Режиссера соком из виноградины.

– Ты не читала сценарий?

– А зачем? Сценарий очень скучный. Да и я в твоем фильме просто красиво плаваю.

– Я тоже в нем плаваю, но некрасиво.

– Да ну тебя. Это фильм про курортную любовь?

– Можно было бы спросить Сценариста, но его больше нет с нами.

Ксюша смотрит своими странными глазами в море.

– Вот этого видишь чувачка, кто он?

– Не знаю. Но он давно уже работает, таскается с Художником по костюмам.

– Он Преследователь.

– То есть?

– Ходит за мной всюду, особенно в отеле.

– А ты же местная?

– Местная, но до дома мне далеко и через горы. Живу в отеле.

– И что он?

– Он за мной следит. Но ты не беспокойся. Теперь я за ним слежу. Посмотрим еще, кто кого переследит. Я уже знаю, в каком номере он живет и во сколько завтракает.

– Нью-Йорк.

– Красноярск!

– Коломна. Нет, пускай лучше Клин. Никогда там не был.

– Нижний Новгород. А в Нью-Йорке был, что ли?

– Туда я и не хочу. А в Клин хочу. Там почтальон на гербе, видел? И вроде храм есть какой-то, ну или церковь.

– Не видел, надо будет посмотреть.

– Д – Дмитров. Под Дмитровом у меня дача. До озера на велосипеде – пять минут. Не море, конечно, но зато не так жарко. Кончится эта хрень – приезжай ко мне на рыбалку.

Режиссер пригласил Маргариту на ночное свидание, но она не пришла.

После половины бутылки он сидит на пляже и думает о том, что мог бы остаться здесь навсегда.

Режиссер репетирует в уме, что скажет жене. Хотя зачем говорить? Она и сама все знает. Они всегда все знают. Две его дочки – вроде не совсем еще взрослые женщины, но тоже уже научились всё знать, а особенно – про него.

Режиссер наливает себе еще вина, вываливает в стаканчик весь винный камень со дна бутылки. В шум волн вклинивается чей-то хохот. По берегу бежит голый и будто бы знакомый мужчина. Значит, все-таки Канберра?

Режиссер ложится на камни и рассматривает не– бо. Находит Большую Медведицу. Жена появляется в его мыслях перед сном и говорит отчетливо:

– Ты ведь все равно уедешь отсюда, а мы все равно не разведемся, я тебя знаю. Ты много говоришь, мало делаешь…

Режиссер засыпает, но через полчаса просыпается. В отель возвращается через дом Маргариты. Рядом на лавочке сидят двое взрослых парней, очень на нее похожих. Пьют чай.

Он подходит с другой стороны. Там окно, которое выходит на школу, и оно открыто, и Маргариту видно в этом окне.

– Маргарита! – шипит Режиссер из розовых кустов. – Маргарита!

– Ой! Ты?

Она подходит к