Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

Для него самого гнусная хворь стала ударом именно из-за невозможности рвануть к ней. А его между тем заподозрили – в чем? В симуляции, то есть в желании уклониться, скрыть свое охлаждение, сославшись на внезапные обстоятельства. То есть в нежелании встретиться, провести время вместе, а может, даже и хуже – воспользоваться случившимся кризисом, чтобы – что? Ну, например, расстаться.

Вроде как прощание – так это могло быть воспринято.

Он выпил горячего чая, забрался под одеяло и стал переживать. Возможно, это не он сам переживал, а грипп (или что?) в нем. Несправедливые обвинения или даже просто подозрения в таком состоянии, разумеется, не могли не вызвать соответствующей реакции. Главное, что он никак не мог их опровергнуть, не выяснять же отношения по телефону.

Поначалу, правда, хотел перезвонить и спросить, что все это значит? Но потом подумал, что это и было бы началом конца и могло только испортить ей праздник, потому что наверняка вылилось бы во что-нибудь малохудожественное, с ненужными словами и бросанием трубки. Ни к чему это совсем, а надо просто забыть, сделать вид, что ничего не слышал.

Забыть, однако, не получалось, снова и снова проворачивалось в голове это квадратное слово, корябая острыми углами.

И так назойливо крутилось, так тоскливо, так муторно, что вдруг как-то незаметно вдруг вынырнуло сомнение: а если и впрямь притворство? То есть, конечно, не полностью, но в каком-то смысле тем не менее. Барахтаясь в поту и слабости, борясь с липнущим к телу одеялом, чувствуя, как хворь выкручивает все жилы, он всерьез озадачился: а так ли уж действительно он к ней рвался? Так ли уж ему хотелось?

Теперь почему-то стало казаться, что город, куда он намеревался поехать, вовсе не в пяти часах езды, а гораздо дальше, очень-очень далеко, в туманной дымке, а главное – не совсем понятно, зачем туда надо ехать, что он там, собственно, забыл?

Ах да, любимая девушка там вроде ждала, вроде… Постой, а ждала ли? И что за девушка? И кто, в конце концов, произнес слово «притворство»?

Голос суховатый, отстраненный, хотя и хорошо знакомый, недавно еще так волновавший его… Разве он стремился к этому голосу? Разве тот окликал его, как прежде, мягко и вкрадчиво, чаруя своей нежной мелодичностью?

Между тем за окнами поздняя осень, сырая, дряблая, ветреная погода, то дождь, то переходящая в него снежная колкая крупа, лужи, грязь… И ранняя темнота, световой день все короче. Ко всему кашель, насморк, да и без них достаточно. Как ни странно, но это действовало. Осень поначалу хорошо, но поздняя… Хотя именно она со своей беспросветностью ближе к концу – к концу года, к концу жизни, к концу всего. Одним словом, к небытию. А в небытии – что? А ничего! Пустота. Ни любви, ни ласки…

Дома еще терпимо, а вот ехать куда-то, пусть даже не за тридевять земель, это, конечно, не в кайф. Да и провинциальный городок, что уж душой кривить, который в лучшее время казался очень милым и радушным, сейчас представлялся сумрачным, полутемным и негостеприимным. Шлепать по разливанным глубоким лужам ставшим привычным маршрутом та еще радость, разве что только в сапогах… Еще и ветер рвет из рук раскрытый зонт, не очень-то и убережешься от дождя.

Он стоит возле окна и мрачно смотрит на хоть и освещенную фонарями, но все равно темную улицу. Даже в родном городе грустная картина, хорошо хоть реклама и окна домов горят не так уныло, как в провинции. И даже великая река там в эту пору только тоску навевает свинцовой, под стать, небу водой. Нет, совсем не то настроение, чтобы куда-то ехать, тем более что и со здоровьем нелады. Не то состояние. Да он и не уверен, что его там особенно ждут и вообще будут рады.

В душе все больше разрастается пустота. И обида из-за какого-то случайного слова лишь осколок этой пустоты, ее продолжение, хотя он еще не готов был себе в этом окончательно признаться.

К той девушке, которая когда-то окликала, он и впрямь стремился, спешил, летел, еле удерживая себя в вагонном кресле, мысленно торопя стук колес, чтобы потом, уже приехав, почти бегом мимо однотипных панельных домов, мимо редких чудом сохранившихся старых строений, мимо всего этого скучного, блеклого, обшарпанного, вверх по грязным ступенькам на четвертый этаж, чтобы подрагивающей рукой нажать кнопку звонка и с бешено скачущим сердцем напряженно прислушиваться к приближающимся шагам за деревянной, плохо окрашенной дверью. Вот-вот откроют, и тогда…

Нет, теперь его не окликали, он не слышал и сам говорил как-то не так, словно оправдывался, – про болезнь, про состояние, как есть говорил, но получалось все равно фальшиво, главное ускользало, драйва не было, да и какой драйв, если вообще все непонятно. И город, тот город был чужим, и все там было далекое, чуждое и ненужное, и пространство между их городами больше не было препятствием, которое нужно было как можно быстрей преодолеть, оно просто сворачивалось в черную воронку, в черную дыру, куда со свистом улетучивалось прежнее, волнующее, трепетное, нетерпеливое, оставляя в душе всю ту же тоскливую пустоту.

Вот этого он, честно признаться, не ожидал. То ли хворь виновата, то ли голос в трубке, вроде бы знакомый, но все равно чужой, то ли еще что, но не было в нем прежнего, доверительного, нежного, зовущего. Нет, правда, если бы он был сейчас здоров, помчался бы он на вокзал, как раньше?

Этот вопрос, который он себе сейчас задал, был даже странен своей неуместностью: с чего бы? И зачем?

Там своя жизнь, не имеющая к нему никакого отношения: подруги, приятели, работа, встречи, музыка, праздники, дни рождения… Даже трудно вспомнить, что же там такое было, что влекло… Скучный провинциальный городишко, разве что вид на реку был хорош с набережной, они любили там гулять. Они – это кто?

Да ладно, все и так понятно.

Ай да Маша!

Игрушки

Она не могла удержаться от того, чтобы не схватить зверя и не прижать к себе. Зверя, сразу оговоримся, не настоящего, а обычную мягкую игрушку, какими полны все специализированные магазины, иногда их продают и в цветочных лавках, потому что нет сувенира лучше.

«О, какой милый!!!»

Это ее восторженный возглас. Однажды в универмаге надолго застряла в отделе игрушек, а вышла оттуда, таща огромного плюшевого медведя, который был едва ли