Москва – Питер - Ольга Станиславовна Назарова

влюблён так, что аж дышать трудно только от мысли, что надо уехать от Милы, а ей всё равно…

– Да, ты права! Я, наверное, уже опоздал… Ну, ладно, рад был познакомиться! Фокса!

Фокса понимала, что происходит что-то неправильное. Уже почти совсем было вернулась к плану «А», то есть покусать и обездвижить, но Макс внезапно присел рядом с ней, погладил, криво усмехнулся, – Пока псина! И не загоняй всех на деревья! И… береги хозяйку!

Собственно, на этом прощание и закончилось. Макс глянул на часы, резко встал и торопливо кивнув Миле, чуть не бегом рванул к ближайшему выходу из парка.

– Идиот! Может, надо было что-то всё-таки попытаться объяснить! – ругал он себя по дороге к Сергею, всё время сборов, и даже пока ловил по квартире двоюродного брата Мурьяну, летавшую от переноски так, словно это не удобный кошачий домик, а пыточное устройство. – Я ж ничего так и не сказал! Почему меня так разобрало?

Милу тоже страшно интересовал этот вопрос.

– Чего его так понесло-то? Он же говорил что-то такое… важное! Говорил, что что-то понял, а потом этот голос. Видать, это он фразы деда поставил как вызов. Вообще-то так заикой стать можно!

Мила и сама растерялась после прослушивания стального, нет, титанового голоса академика Вяземского. Растерялась, вот и фыркнула на Макса, что мол он опаздывает и вообще, сэр, а не пошли бы вы вон!

– А потом он так говорил… словно вообще со мной едва знаком! Тоже мне! Пааадумаешь, академический внук! – Мила вернулась с прогулки в таком душевном раздрае, что её бабуля запросто поняла – с внучкой что-то очень сильно не так.

– Мила, что-то случилось? – Елизавета Петровна подумала было, что это недобиток Борис выполз из растаявшего по весне сугроба и приполз к её внучке.

– Да! Случилось! Бабуля, ты представляешь… Этот самый Макс так странно себя повёл!

Мила возмущённо вытащила визитку и положила её на стол перед бабулей.

– Максим Антонович Вяземский, – прочитала Елизавета Петровна. – А что? Он тебе представлялся Иван Ивановичем?

– Да нет же! Он в Питер уезжает прямо сейчас, и какой-то весь такой нервный. То хотел что-то сказать, а потом у него в кармане дед заговорил, то вообще повёл себя так, словно он меня почти не знает! Да он с Фоксой простился лучше! А мне всё только бормотал, что опоздал!

Елизавета Петровна недоуменно переглянулась с серой толстой Буней.

– Дед в кармане заговорил?

– Ну, вызов у него такой на смартфоне – голос его деда. Судя по голосу, дед у него тот ещё тип! – Мила сердилась, – И мой телефон просил!

– А ты? – заинтересовалось уже всё общество – к Елизавете Петровне и Буне присоединились Нори и Рома, в центр стола прилетел Гаврила и прищурился на визитку.

– Не дала я ему номер! Вот ещё не хватало, всяким встречным-поперечным телефон раздавать! – фыркнула Мила, поджав губы.

– Да вы же с ним уже больше полутора месяцев каждый день общаетесь! – удивилась Елизавета.

– Ну, и что? С Борисом я и дольше общалась, а чем всё закончилось? – Мила скривила губы. – Он мне вон свою визитку сунул, а она мне не нужна ни разу! – она презрительно фыркнула, щёлкнув ноготком по плотной бумаге. – И вообще, пойду я Фоксе лапы помою! – Мила с достоинством вынесла свою особу из комнаты, Елизавета Петровна последовала за ней, стараясь разобраться в причине крайнего огорчения кровиночки.

Кровиночка мыла собаку и сердито бормотала о том, что знает она этих мужиков, и никого-то ей не надо! И вообще…

– И вообще, чего он так странно себя вёл?

– Мила, но что он мог подумать? Насколько я понимаю, ты ему нравишься. Сильно нравишься. И вот он уезжает, а девушка, с которой он полтора месяца её собаку гуляет на чистом альтруизме, даже не хочет ему свой номер телефона дать. А потом и вовсе от него отпрыгивает как кенгуру. Он что, полез? Не похоже… раз Фокса ему ничего не отгрызла.

– Ну, он в щёку поцеловал. Нет, не навязчиво… – неохотно призналась Мила. Неохотно, потому что это было явно не проявление наглости или приставание, а раз так… Раз так, то это, получается она не права!

– Бабуля, так ты что, считаешь, что я зря так себя вела? – нелогично рассердилась Мила.

– Солнышко моё, ну как я могу тебе это сказать? Ты же сама должна понять, он тебе нравится? Тебе хотелось бы с ним дальше общаться? Вот, он уехал, приходить не будет, ты-то как? Соскучишься? Если нет, то и скатертью дорога, зеркалом путь! А если да, то, наверное, стоило быть чуть помягче что ли… Знаешь, мне всегда казалось, что мужчиной, ну, то есть настоящим мужчиной, нормальным, быть очень и очень трудно! Мы же в большинстве случаев ждём от них решения, первого шага, а когда они это делают, далеко не всегда правильно и здраво на это реагируем. Даже если тебе человек не нравится, но не навязывается, а просто пытается выразить свои чувства, не надо его наотмашь по физиономии-то. За что? Что он плохого сделал? А то так приложат мужчину раз, фыркнут два, и будет у нас как в Европе. Будут они пуганные-пуганные! – Елизавета Петровна рассмеялась, но Мила её не поддержала. Думала.

– Да… мне приятно было, что он приходит. Ну, если честно-честно, то даже очень приятно! И он такой… Ну, не давил, как Боря, ничего мне не указывал, не командовал. Просто был рядом и всё. ДА! Мне нравилось. ДА! Я буду скучать. Ну, что я за тормоз-то, а? Чего бы про это пару дней назад не подумать? Бабуля права. Он-то пытался что-то важное сказать, а тут дед его с командами, и я ещё ручкой так, типа «пока-пока». Уууу, дура-то, какая! Ну, ничего! У меня же есть визитка! Я ему позвоню! Ну, не сейчас, конечно, а то ещё что подумает… Нет, даже не завтра. Он занят будет, да и рановато как-то. Лучше послезавтра или даже в выходные! Во как! Точно!

Мила мечтательно разулыбалась.

Елизавета Петровна смотрела на неё и видела себя. Себя, юную, глупую, тоже кудрявую и рыжеволосую. Отшившую парня, который ей дико нравился и который был в неё влюблён. Парень уехал, спасаясь от собственных чувств, она его искала, но не нашла, потом ждала… Так и решила, что он наврал про великую любовь, а когда он вернулся, почти через шесть лет, было уже совсем поздно – у неё был муж и новорожденный сын.

– Что ж мы все так и ходим-то по граблям?