Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

Из глубины квартиры всегда была слышна классическая музыка, – а кто менял пластинки или кассеты, было неясно.

Но там, в этой странной пещере, всем и всегда были рады. Не спрашивали кто, зачем и к кому пришел, бесконечно варили кофе, рылись в холодильнике, делали бутерброды. Спали на случайных диванах, а в огромной и холодной ванной комнате без остановки журчала вода. Все обитатели, прописанные и нет, жили здесь странной, непонятной, какой-то безвременной жизнью – без правил, традиций и установок. Пожалуй, кроме одной: чтоб никто никому не мешал.

И Яська была там совершенно счастлива.

В Питер ездили на пару дней, вдвоем с Надюшей: навестить Яську, а заодно восстановиться, прийти в себя, и удивительно, что эти короткие поездки оживляли и придавали сил, и они с Лизой возвращались взбодрившимися.

– Готовыми к новым, – вздыхала Надюша, – подвигам, уж как они надоели!

Конечно же, ходили по музеям, катались на прогулочных пароходиках, уезжали на целый день в Павловск, Петродворец или в Репино и чувствовали себя свободными и абсолютно счастливыми.

«Семья, – часто думала Лиза. – Теперь у меня есть большая семья. То, о чем я всегда мечтала».

И все-таки в тот год было тяжело.

Кроме Ирининой больницы образовалась больница с Марией, куда она попала с сильнейшим гипертоническим кризом.

Как назло, Лиза в то время была в Питере. Но, конечно, вернулась тем же днем. Похвалила Анюту, что не растерялась: вызвала скорую, поехала с бабушкой в больницу, в приемном ругалась и пыталась строить неспешных сотрудников. Разумеется, сначала на девочку от души наорали и выгнали, но та, шустрая и нахальная, не растерялась.

– Моя мама – большой медицинский начальник, – заявила Анюта. – Завтра – да-да, уже завтра! – она вернется с петербургского симпозиума, и вы у нее попляшете!

Вот уж правда – кровь не вода! Скандалила Анюта, скандалила и таки выскандалила: Марию быстро отвезли в кардиологию.

Анюта все не уходила и толкалась на лестнице за дверью у отделения, но после ее сообщения о маме-начальнице вызвать охранников не решились.

Зато вызвали заведующего. Красивый, хоть и немолодой мужик в дорогих очках.

«Ничего так», – мимолетом отметила молодая нахалка, продолжая качать права.

Заведующий про себя восхитился шустрой девицей, а вслух успокоил, уверив, что с бабушкой будет все хорошо.

– Внимание и уход ей обеспечены, а вы отправляйтесь домой отдыхать. Вам тоже досталось, – с деланым сочувствием добавил он.

Анюта кивнула и спросила его фамилию.

Покачав головой, заведующий усмехнулся:

– Корнеевский моя фамилия. Максим Петрович Корнеевский.

Удовлетворенно кивнув, Анюта стала спускаться по лестнице. Уф-ф, кажется, она сделала все что могла. А к ночи вернется мама.

Завтра же вскроется и вранье про большого начальника, и петербургский симпозиум, но все это мелочи, так было надо. Зато бабуля лежит в прекрасной палате и все крутятся возле нее!

В метро, почувствовав страшную усталость, Анюта закрыла глаза и вдруг подумала, что фамилия эта, кажется, ей знакома.

«Корнеевский, Корнеевский, – повторяла она. – Что-то знакомое. Нет, не помню, да и черт с ним».

* * *

– С тобой не пропадешь, – вздохнула Лиза.

Анюта уловила в ее голосе осуждение. Она ощущала себя героиней, а маман, как всегда, недовольна. Репертуар не меняется.

– Ты подумала, как я буду выпутываться? – спросила Лиза.

«Как будто это главное! – бесилась Анюта. – Мама есть мама: всегда найдет, к чему придраться и за что зацепиться».

Это был он – Максим Петрович Корнеевский, бывший коллега и бывший любовник.

«И почему мне всегда не везет? – недоумевала Лиза. – Во всей огромной Москве, где десятки больниц и кардиологических отделений, надо было попасть именно сюда и именно к нему! Везучая я, нечего говорить…»

Корнеевский не обманул: Мария лежала в двухместной палате и вниманием обделена не была – сам заведующий курировал больную.

С Лизой они столкнулись через два дня, причем в прямом смысле: торопясь нагнать старшую медсестру, Лиза буквально налетела на элегантного мужчину в белом халате.

Корнеевский застыл, вскинул четкую правую бровь и наконец скумекал:

– А, так это ты – большой медицинский начальник!

Громко, в голос, заржал и облегченно выдохнул.

– Дочка у тебя, – покачал он головой, отсмеявшись, – огонь! Всем дала жару! Большая фантазерка твоя девочка, ты в курсе?

– Что не сделаешь ради близкого человека, – пожала плечом Лиза.

– Ну да, – с сомнением кивнул он, – ну да, безусловно. Больной, как ты заметила, лучше. Протокол соблюден – думаю, через пару дней выпишем.

Теперь усмехнулась Лиза.

– Я заметила, – сказала она, – и что лучше, и что протокол.

И неожиданно для себя рассмеялась:

– Ну что, напугала вас моя дочка? Сознайся: здорово напугала?

– А ты неплохо выглядишь. – Вопрос Корнеевский проигнорировал, и в глазах появилось раздражение. – Странно, совсем не постарела.

Как будто это его огорчило.

Лиза скорчила жалостливую гримасу.

– А ты, Максим Петрович, выглядишь так себе, – притворно вздохнула она. – Хреново, если точнее.

И, довольно хмыкнув, Лиза развернулась, поспешив к посту медсестры. Через пару шагов обернулась, широко улыбнулась и небрежно махнула рукой.

Корнеевский смотрел ей вслед. Равнодушно смотрел, без эмоций. Обычное дело: встретил старую знакомую. Как женщина Лиза была ему уже неинтересна. Теперь он заглядывался на женщин куда моложе, и было их – море разливанное, океан! Студентки, интерны, ординаторы, аспирантки…

В его глазах, потухших, снулых, рыбьих, застойным болотом стояли пренебрежение, усталость от жизни и – пустота. Сплошная, тотальная пустота.

Глаза – зеркало души? Если так, то души у доктора Корнеевского не было.

Лиза прислушалась к себе: екнуло? Нет, нет и нет. Да и сколько лет прошло…

Не о любви думала – об обиде. Лиза была злопамятна, обиду забывала трудно, а уж предательство! Нет, ничего: пусто.

Даже представить сложно, что когда-то она любила этого человека, обнимала и целовала, засыпала на его груди, прислушивалась к его дыханию. Как будто не было этих трех лет, не было маленькой душной бельевой, где она, казалось, была самой счастливой на свете. Все прошло – и следа не осталось.

И тогда Лиза поняла: счастье – это свобода.

Но сколько надо было выплакать слез, как разувериться в себе!

Разобрать себя по косточкам, по клеткам, молекулам, препарировать, как насекомое, обвинять себя – и только себя. Снова подхватить обеими руками все свои комплексы, снова надеть их, навесить, как вериги, рассовать по карманам, чтобы они еще больше оттянули, утяжелили и без того непростую жизнь. Сколько надо было стыдиться себя и своих слов, упрекать себя в неловкости, навязчивости и в который раз задавать вопрос, на который ответа нет: где, в чем я виновата, в чем провинилась? И еще – потерять