Циньен - Александр Юрьевич Сегень

Брусилов вскоре вызвал его к себе лично и объявил, что отправляет Трубецкого в продолжительный отпуск, поскольку здесь, в окопах, его ожидала неминуемая расправа. Так в мае 1917 года Борис Николаевич оказался в своем имении, в окружении отца, матери и сына, сестер и племянников. Вскоре он узнал о назначении своего кумира Верховным главнокомандующим. Вместо генерала Алексеева.

— Романовы всегда ничего не понимали, — прокомментировал он эту новость. — Его с самого начала войны надо было сделать верховным. А теперь... Лучшего полководца войны поставили командовать всей русской армией тогда, когда этой армии уже на деле не существует.

Однако недолго любимый полководец продержался на посту Верховного главкома, менее двух месяцев. После неудачного июньского наступления Брусилова сняли и заменили... Кем! Корниловым! Этим авантюристом! В ноябре 1914 года Корнилов, будучи начальником 48-й пехотной дивизии, желая выделиться, вопреки указаниям Брусилова, совершил безрассудный рывок на Венгерскую равнину, был разгромлен дивизией гонведов, угробил тысячи людей и был бы отдан Брусиловым под суд, не случись заступничества со стороны генерала Цурикова.

После смещения Брусилова и назначения на его место Корнилова Борис Николаевич полностью разочаровался во Временном правительстве и возненавидел Керенского.

Тем же летом у него состоялся неожиданный разговор с сыном. Девятилетний Микки достаточно возмужал в отсутствие отца, казался чуть ли не четырнадцатилетним. И однажды, гуляя вдоль берега пруда, резко обратился к отцу:

— Папа, почему мы все говорим друг другу «вы»?

— That’s because...

— Прошу вас, давайте по-русски!

— Хорошо. Потому что так заведено в нашем семействе. Ведь и в английском «you» это «вы».

— Но при чем тут английский! Мы же не англичане! Мы русские и должны жить по русским обычаям.

— А вам не кажется, Микки, что вы еще слишком молоды и не можете ставить под сомнение семейные традиции?

— Я не хочу быть Микки! — воскликнул сын. — Я не хочу, чтобы моего отца называли Бобби. Хочу говорить «каша», а не «порридж». Кстати, и в английском существовало слово «thou», то есть «ты».

— Существовало. Но англичане решили, что для всеобщего равенства всем лучше называть друг друга на «вы», то есть «you».

— Но о каком равенстве может идти речь в этом мире! Хочу, чтобы вы называли меня Мишей. Чтобы ты называл меня Мишей. Папа, разве ты не видишь, что в русском семействе все эти английские традиции смешны?

— Я гляжу, вы отменно развиты, коли способны на столь дерзкие рассуждения, — не на шутку растерялся Борис Николаевич.

— Понятно, — грустно усмехнулся сын. — Стало быть, только «вы». Тогда скажите мне, мистер Бобби, где на самом деле моя мать?

— Она утонула.

— Я много раз слышал эту сказку. Где она?

— Ее нет. And that’s the final truth[8].

Когда осенью большевики взяли власть, семья Трубецких находилась в Москве, сидели безвылазно в фамильном доме, Борис Николаевич ходил на сходки общества георгиевских кавалеров, собиравшихся на квартире Брусилова, отстраненного от должности Верховного главнокомандующего. Как и множество других офицеров, находившихся в Первопрестольной в те роковые дни, кавалеры вместе с Брусиловым постановили ни во что не вмешиваться, не выступать вместе с восставшими юнкерами Александровского училища за ненавистного Керенского против большевиков. Пусть две гадины сожрут друг друга — таково было их наивное рассуждение. И когда войска большевиков разгромили сопротивление юнкеров и штурмом взяли Кремль, все эти мудрые и осторожные офицеры вдруг, словно проснувшись, вздрогнули и потянулись подальше от столиц развалившейся империи — на Дон, собирать ополчение, чувствуя себя новыми Миниными и Пожарскими, призванными явиться вскоре и освободить Москву и Петроград. Все они верили, что «ненакомыслящие» вскоре перегрызутся между собой и их можно будет взять голыми руками. Но на самом деле для Бориса Николаевича Трубецкого продолжилось его затянувшееся отступление, начавшееся пять лет назад в Вене.

Отец, мать, сестры и племянники вскоре переправились в Англию, к деду Александру Васильевичу, в революционный год находившемуся на туманном Альбионе. А вот сына Борис Николаевич оставил при себе.

— Я не хочу в Англию! — решительно заявил Микки и так зло посмотрел на отца, что тот аж испугался.

— Но я не могу оставить вас при себе, Микки. Предстоят тяжелейшие испытания, лишения, опасности.

— Я хочу быть с вами, — сжав побелевшие губы, объявил сын и еще решительнее добавил: — С тобой, папа!

И сердце полковника Трубецкого дрогнуло.

Герой Первой мировой войны генерал Брусилов во время Московского сражения был тяжело ранен снарядом, залетевшим в его квартиру, и остался выздоравливать там, в белокаменной. Добровольческую армию начал формировать в Новочеркасске генерал Алексеев, а возглавил белое движение на юге России не кто иной, как Корнилов. Боготворя Брусилова, Трубецкой не мог теперь подчиняться ни Алексееву, ни тем паче Корнилову и отбыл не на Дон, а на Волгу — в распоряжение подполковника Генерального штаба Каппеля. Под его командованием брал Сызрань и Симбирск, действовал столь храбро и умело, что Каппель, произведенный в полковники, сказал ему:

— Я бы ходатайствовал о присуждении вам Георгия третьей степени, но в братоубийственной войне орденами не награждают.

Вскоре армия Каппеля, назвавшая себя Народной, овладела Казанью, где захватила огромную часть золотого запаса Российской империи, склады с вооружением, боеприпасами, амуницией, медикаментами. На сторону каппелевцев перешла находившаяся в Казани Академия Генерального штаба во главе с генералом Андогским, и в ней же состоял Донской, тогда еще полковник. С тех пор они и подружились — Борис Николаевич и Александр Васильевич, тезка его деда и Суворова.

Август 1918 года в череде непрестанного отступления Трубецкого оказался подобен Брусиловскому прорыву — бабье лето перед долгой зимой. Казалось, вот-вот отсюда, из Казани, начнется стремительный и победоносный поход на Москву, а оттуда — на Киев, Будапешт, Вену. К началу сентября советская власть была уничтожена на всем Урале, Сибири, Дальнем Востоке, и вся эта восточнорусская мощь готова была потечь на запад...

Но красные начали наступление и стали побеждать. Народная армия Каппеля, даже имея таких храбрых офицеров, как Трубецкой, не смогла удержать Казань. На другой день после Казани пала и Сызрань. Для Бориса Николаевича снова началось унылое отступление.

— Ненако... Кругом какое-то сплошное ненако, — часто шептал он, скрипя зубами.

В ноябре 1918-го он был в Омске при формировании