Стажер - Лазарь Викторович Карелин

— Вынь! — крикнул один из пьянчуг, детина громадный и грозный. Он надвинулся на Сашу, угрожающе сжав кулак.

— Улетела птичка! — засмеялся Саша. — Ты что же это не побрился, дядя? Ну и страшен! А еще на свадьбу явился.

— Вынь, говорю! — Мордатый и небритый субъект всерьез взмахнул кулаком над Сашиной головой и вдруг отлетел, ойкнув, хватаясь за повисшую руку. Это Саша молниеносным движением отвел от себя удар.

— Ты что это?! Ты кто?! — оторопело воззрился на Сашу субъект.

А Саша только посмеивался, массируя ладони.

— Самбист я, дядя. Слыхал про таких?

— Приемчики… — Субъект оглянулся на приятелей. — Ясно, из милиции… Говорил вам, не та свадьба… — Он попятился, попятился и нырнул в толпу. Миг — и всех троих как ветром сдуло.

— Браво! Браво! — К Саше подошла Катя. — А вы способны на поступки.

— Труха! Подонок! — Но Саша был доволен, что Катя все видела. — В армии обучился, — пояснил он. — Имею разрядик, был чемпионом дивизии. Не исчезайте! — Он снова кинулся в бой, наверстывая упущенное.

Молодые уже миновали подъезд, уже поднимались по лестнице. Саша погнался за ними.

Помедлив, поколебавшись, Катя тоже вошла в подъезд, стала медленно подниматься по опустевшей лестнице. Сутолока и шум были этажом выше. Радость была там, этажом выше. А на опустевшем лестничном марше, где только лишь прошествовало счастье, сейчас переступало со ступени на ступень само воплощение печали.

Катю заметили, и несколько девушек, подружек невесты, разом окликнули ее, сплетя свои слова в гомонливый, радостный хор: «Катюша! Пришла! Вот умница! К нам! К нам!» Видно, Катя у них у всех была любимицей. К ней потянулись руки, поторапливая ее, чтобы поскорей одолела ступени. И вот она уже в одной со всеми стайке очутилась, в стайке невестиных подружек, каждая из которых как бы примеряла сейчас на себя все происходящее, и потому-то и жило в каждой такое любопытство и возбуждение.

— Кать, ты что невеселая? — спросила одна из подружек, девушка полная и сразу видно, что добрая и рассудительная. — А Оля беспокоилась, где ты. Без тебя ей и свадьба не в радость. Пошли к ней. Ну, встрепенись!

— Нет, не пойду! — быстро отведя руки подруги, сказала Катя. — Нет, уж вы там без меня. — Она вошла следом за всеми в прихожую, но тут же прижалась спиной к стене, поискав глазами, куда бы передвинуться, спрятаться, чтобы и вовсе ее не было видно.

— Да что с тобой?

— Не нравится он мне! Ох, Зина, не нравится! Деляга — за версту видно. И в глаза не смотрит. Обратила внимание?

— Лишь бы Ольге нравился, не нам, ей жить, — уклончиво ответила Зина. — Да и где они, принцы-то? Этот, что ли? — Она кивнула на Сашу, который, взобравшись на раздобытую им где-то стремянку, пугал толпящихся в коридоре гостей своими «вспышками». — Где нашла? «Жигуленыш» его собственный?

— «Жигуленыш» его собственный. Нет, Зинок, он не находка.

— С виду славный.

— Да, с виду славный. Но не находка, не находка.

Саша будто услышал, что говорят о нем, оглянулся, повел глазами, отыскивая Катю. Он на нее работал, для ее серых в синеву глаз выламывался, взобравшись вот под самый потолок, рискуя сломать себе шею.

Катя шагнула за Зину, спряталась.

— Да ты что? — удивилась подруга. — Вот уж на тебя не похоже.

— Он очень бесцеремонный, — сказала Катя. — И глаза у него бесцеремонные.

— Он их хоть не отводит? — усмехнулась Зина.

— Нет, он не отводит.

— И то слава богу. — Зина присмотрелась к Саше. — А ведь тоже деляга. Не находишь?

— Он? Не нахожу. Разве что дурачок еще, мальчишка.

— От дурачка бы за меня не спряталась. Ох, Катя, смотри, как бы дурачок этот тебя не обдурил! А шустрый-то, шустрый какой! Ох, Катя…

А шустрый Саша, бросив стремянку, уже протиснулся к свадебному столу.

Этот стол протянулся через всю большую комнату, свернул в двери другой, на балкон высунулся. Но мест все равно всем не хватило, и те, кто был помоложе, по двое сидели на стульях, а то и стояли — по углам, в дверях, у окон. Тесно было. Но на свадьбе теснота такая — не в обиду, а в радость. Много гостей — это ведь и много друзей. А разве есть что ценнее дружбы?

Протискиваясь к свадебному столу, ко главе его, где сидели молодые в окружении самых близких родственников, Саша особенно-то ко всему тут не приглядывался, профессионально уже намечая для себя две-три наиболее выгодные точки, откуда надлежало ему сделать несколько заключительных снимков на тему «горько!». И делу конец, заказ выполнен. А далее — Саша уже привыкать начал к этому ритуалу, хотя работал фотографом всего ничего, — усадят его где-либо на краешек стула, протянут рюмку, пододвинут тарелку, и вот уже и он жует и кричит вместе со всеми «горько!». И в друзьях тут со всеми. И кто-нибудь обязательно спросит: «А сам-то женат?» — и, узнав что нет, тотчас кинется здесь же искать для него невесту. Вот тут и надо смываться. Мол, вам гулять, друзья, а мне еще работать. Да и сопьешься тут с вами, если на каждой свадьбе пить и женихаться, а я, учтите, за баранкой.

Протиснувшись к столу, изготовившись уже для первого снимка, зная уже, что станет сейчас снимать кричащие рты, много ртов и громадный чей-нибудь на переднем плане, Саша все прикинул и про второй снимок, когда жених и невеста, поднявшись, сомкнут свои уста, и прикинул, что этот снимок он сделает со стула, потеснив одного из Петров Ивановичей. Он все прикинул, все наперед увидел, едва лишь глянув на все вокруг. Увидел, не вглядываясь. Не странно ли, зоркая его работа начинала делать его незорким, приучая видеть деталь, отучая видеть целое. Да и детали он уже искал привычные, пронумерованные. Для свадеб — один набор, для похорон — другой, для новорожденных ученых — третий. Зоркая его работа, как и всякая сложная работа, сперва прикинулась перед ним простой. Чего проще, щелкай, парень!

Вот Саша и изготовился щелкнуть это очередное застолье, не вглядываясь, что тут да как тут. А было тут все не просто. Никакой дружбы тут как раз и не было. Сидели тесно, как всамделишные друзья, но перегорожено было это застолье ощутимой, почти зримой перегородкой. Одни были жениховой стороной, другие невестиной. Сидели не вместе, а двумя лагерями, и лагерь жениха был многочислен и осанист, а лагерь невесты щупловатым казался, да и потеснен был к