Стажер - Лазарь Викторович Карелин

Катя продолжала хранить молчание. Там, впереди, нет-нет да и мелькало белое платье Ольги. О чем она сейчас думает? Какой сейчас разговор у них там? Может быть, и ее сосед тоже болтает какую-нибудь чепуху, так просто, чтобы не молчать? Нет, там иной разговор.

Там и молчание иное. Там муж и жена едут. Этот человек в черном пиджаке, он теперь муж Ольгин, и он может наклониться к ней, ткнуть ее своим железным подбородком, поцеловать своими всегда влажно-красными губами. И Оля не вправе оттолкнуть его. Кате холодно стало, она съежилась, обхватив руками плечи.

— Дать вам пиджак? — спросил Саша.

Катя не ответила, только отдернула от плеч руки.

«Чайка» и свадебный кортеж миновали Дом Советской Армии, театр и свернули к Марьиной роще.

— Так и есть, ко мне домой следуем! — веселился Саша. — Между прочим, известно вам, что в этом старинном и прекрасном доме был когда-то институт благородных девиц?

Катя не ответила.

— Вы не из благородных? Иные ведь любят вспоминать свое дворянское происхождение. Вот мы, Трофимовы, уже в шестом поколении москвичи. Это как, я дворянин или еще не натягиваю? Ну, не дворянин, так хоть потомственный почетный гражданин, а?

Катя продолжала молчать.

— Ох и трудно мне с вами будет! — вздохнул Саша.

Ну что за парень!

«Чайка» свернула в какой-то ветхий переулок, в который были врезаны белые высокие коробки новых домов. Возле одной из таких белесых коробок «Чайка» остановилась. И все машины кортежа сразу тут сгрудились на тесном пятачке перед домом, где молодых уже ждала порядочная толпа.

Ведь свадьба — всей улице развлечение, особенно такая, когда машин вон сколько, когда молодые подкатывают на «Чайке», разукрашенной, как сказочный слон в сказочной Индии.

— Приехали! — облегченно распрямилась Катя и, едва Саша притормозил, выскочила из машины.

— Катя, не покидайте меня! — взмолился Саша. Он чуть замешкался, извлекая свои аппараты, изготавливаясь, чтобы снимать, снимать, снимать.

Катя оглянулась, насмешливо сузив глаза:

— Да зачем я вам? Вы такой находчивый.

Саша залюбовался ею, тем, как она порывисто обернулась, тем, как глянула на него, — этой вот независимостью в каждом движении. Он вскинул аппарат, чтобы снять ее. Шагнул к ней. Ее строгие глаза приманивали, и приманивало, что она не кокетничает с ним, а действительно осуждает его, даже подсмеивается над ним.

— Не гневайтесь! — горячо заговорил он. — Ну как я без вас узнаю, кого тут как звать-величать? Катя, ведь я с карточек живу, с носа по полтинничку. А чтобы нос вышел — его надо снять, проявить, закрепить, отпечатать и даже отполировать. Я уж не говорю о ретуши. Негативной. И позитивной. Помогите трудящемуся человеку! Ведь нащелкаешь, а потом не возьмут. Пропал труд, пропали материалы. А что кусать? — Ему удалось почти вплотную подобраться к Кате и щелкнуть затвором, когда она совсем этого не ждала. — Ух, какой портретик будет! — возликовал Саша. — Хоть на всемирную выставку! «Девушка со строгими глазами»… или «Милая красавица России»…

— Ну и болтун же вы, — чуть смягчилась Катя. — Зря я на вас обиделась, вы просто еще мальчишка.

— Конечно! Не исчезайте! — Он кинулся общелкивать вышедших из «Чайки» молодых.

Откуда-то выкатились Бобчинский и Добчинский. Они увидели Сашу и покатились к нему.

— Снимаем? — спросил Бобчинский.

— Снимаем? — спросил Добчинский.

— Снимаем, снимаем, уважаемые Петры Ивановичи, — сказал Саша. — Кстати, а вас не запечатлеть? И, кстати, кто мне платить будет? — Он нацелился объективом на близнецов, но те отчего-то засмущались, одинаково прикрыв растопыренными ладонями лица.

— О плате не беспокойтесь, — сказал Добчинский, поглядывая на Сашу сквозь растопыренные пальцы. — Андрей у нас человек щедрый. Да уберите вы свой аппарат, ей-богу! Не люблю!

— Сказано, уберите! — подхватил Бобчинский, тоже поглядывая через растопыренные пальцы. — И я не люблю!

— Ладно, Петры Ивановичи, помилую вас. — Саша опустил аппарат. — Есть, есть такие, что не любят сниматься, предвидя возможные неприятности. Понимаю и сочувствую. — Он выхватил из кармана визитную карточку: — Вот мои данные. Явитесь через недельку за заказом. Кто возьмет? — Он поднял руку с карточкой, ожидая инициативы либо Бобчинского, либо Добчинского. Но и тут они оказались верны своим великим литературным прообразам: они разом вскинули пухленькие ручки, разом ухватились за карточку и так и застыли, готовые уступить друг другу пальму первенства, упорствуя в этой готовности.

Тут уж Саша не выдержал и мигом навел на них объектив.

— Ну, комики! — Он оглянулся, не видит ли этой сценки Катя. Она видела. Она стояла неподалеку и прыскала от смеха.

А жених и невеста уже вышли из машины, уже двинулись к подъезду дома. Медлить было нельзя, Саша кинулся в бой.

— Медленнее! Медленнее! — еще издали распорядился он. — Шествуйте! Выступайте! Как в «Лебедином озере»! Свита! Свиту не вижу!

Забавно, но его опять стали слушаться. Диктат работающего человека сродни гипнозу. И невеста с женихом пошли помедленнее, выступать начали, возможно действительно припомнив дворцовую сцену из балета «Лебединое озеро». Да и свита нашлась — потянулись за молодыми вереницей родственники и друзья, тоже пытаясь вышагивать.

Саша начал снимать. Он втянул всех в игру и сам втянулся. И снова стал не самим собой, а заморским фотоасом, из тех, что встречают на международных аэродромах высокопоставленных лиц, умея схватить исторический миг, какие бы ни возникли на пути преграды. И если жених и невеста шли, как во дворце в «Лебедином озере», то Саша метался, подскакивал и распластывался, как некий персонаж из кинобоевика, где великие мира сего обстреливаются фотожурналистами. Саша тоже стрелял, нещадно эксплуатируя импульсные лампы. Но, кажется, не зря: небо заволокло тучами.

Снимая, постреливая, Саша нет-нет да и оглядывался на Катю. Каков, мол? Лихо, а?

Она стояла в сторонке, ей, кажется, было холодно, она руками согревала плечи. И непонятно было, восхищается она им или нет. Не разглядеть было издали, что там у нее в ее серых в синеву глазах. Но одно было ясно: она следила за его работой. Оглядываясь, он всякий раз встречался с ее глазами.

— Эй, Катя, где улыбочка?! — крикнул он ей, уверенный, что она тотчас улыбнется, подчинившись его требованию, как подчинялись все тут. Нет, не улыбнулась упрямая девчонка!

В дверях молодым преградили путь три подвыпившие личности.

— Выкуп! Выкуп! — тянули они руки. — Отступного!.. По-соседски!..

Эти соседи были весьма колоритны, и Саша их снял. И как кто-то из родственников сунул им деньги — тоже снял. Авось сгодится. Ведь смешно. Ведь обычай.

Но попрошайки, заметив, что на них